Сёмка меж тем закончил с конём и тоже уселся рядом с нами.
Степаныч наконец-то успокоился и стал рассказывать, как он съездил.
Короче, казак я теперь даже официально. Документы все сделали, какие положено. Пришлось, конечно, кое-кому заплатить, но бумаги все оформили. И даже денег немного ещё осталось.
Патроны он мне тоже привез, да и свои дела тоже все сделал. Так что нам осталось лишь с обвинением Лизаветы в блядстве разобраться…
Ну а для начала успокоить бы её сейчас следовало…
Через пару часов по улице станицы к правлению следовала целая процессия.
Впереди шёл глава семейства, за ним гордо шествовала немного бледная Елизавета, а следом за ней я в новой казачьей фуражке с желтым околышем, но без кокарды, и Семён. А следом за нами шли ещё несколько человек.
И у правления тоже народ толпился. Все уже знали про суть обвинения и с интересом ожидали его разрешения.
На крыльце стояло всё правление и наиболее авторитетные старики.
Мы остановились перед крыльцом. Толпа затихла.
— Станичники! — обратился ко всем старик Авдонин, казак лет под шестьдесят, с почти белой бородой, но крепкий ещё.
— Вы все знаете, чего мы здесь собрались, но я повторю. Наш новый станичник Павло, вместе с Сёмкой Осадчим поймали нынче ночью Митрия Матюшина, когда тот ворота дёгтем им мазал.
Но это один вопрос. А только Митрий обвинил Лизавету, дочку Никифора Осадчего и сестру Сёмкину принародно в блядстве. А Павло, тоже при всём народе, пообещал за клевету языка Митрия лишить.
— А какое право Павло имел Митяю угрожать? Он же пришлый! Не имел он права! — раздался из толпы голос.
— Был пришлый, да весь вышел. — ответил на это уже сам Степаныч, — Со вчерашнего дня Павло такой же казак, как и все вы. Все бумаги окружным подписаны…
— Ну что станичники? — вновь перехватил нить разговора старик Авдонин, — Чего решать будем? Митяй сознался, что ворота он от злости измазал. Вина его доказана.
— А пущай Никифор с батькой Митяя Афанасием про виру договариваются! А мы потом решим! — раздались голоса.
— Добре… Тогда второй вопрос…
— Нечего тут решать! — взял слово Осадчий. — Лизку мою пусть бабы досмотрят. А потом уже решать надобно. Лжа это или правда…
На этом и договорились. Бледную Лизавету увели с собою две бабки, а народ зашушукался, закурил. Я тоже достал свою трубку.
А Осадчий то нервничает стоит. Сомневается. Переживает…
— Не переживай, Никифор Степаныч, я Лизе верю!
— Верю, не верю… А вдруг? Вот позору то будет…
— Не будет позора! И вообще… Отдай мне Лизавету в жёны! Люба она мне!
Осадчий аж вытаращился на меня. Заметно, что никак он не может переключится… Тут его дочку в блядстве обвиняют, а тут я сватаюсь… Поневоле шарики за ролики зайдут.
Тут наконец-то появляются бабки и по лицу идущей следом за ними Лизы стало ясно, что всё в полном порядке.
Рядом с облегчением выдохнул Осадчий. И возблагодарил бога вполголоса…
А между тем бабки с девушкой подошли к нам и передняя из них провозгласила результат осмотра.
— Не тронутая Лизавета! Девка ещё!
А Осадчий просто обнял свою плачущую от облегчения дочку.
… Короче, народ что-то решал, даже ругался, а я любовался своей Лизонькой. И она тоже смотрела только на меня. Мило краснела, улыбалась и смотрела мне в глаза.
А в её глазах я видел и облегчение, что всё закончилось, и радость, и любовь… Я самый счастливый человек сейчас!..
Тычок Семёна мне в бок приводит меня в чувство. Оказывается, уже все всё порешали и теперь нужно решить вопрос со мной. Отхерачить Митяю язык я то принародно пообещал…
Вот и стоят теперь передо мной бледный Митяй с разукрашенной рожей и его батька Афанасий.
— Не лишай Митяя языка Павло! Дурень он! Не подумавши ляпнул!
— Митяй твой не меня оскорбил, а невесту мою Лизавету! Пусть он у неё просит прощения! Простит она его если, то и я прощу. Ну а если нет, то не обессудь… Я за неё любому башку сверну!
В ответ на мои слова Лиза радостно вспыхивает, а Осадчий одобрительно качает головой. По толпе пробежала волна обсуждений и всё опять стихло.
Всё ждали решения Лизаветы.
А та вопросительно уставилась мне в глаза. А я одобрительно ей киваю. Давай мол, говори.
— Не надо Митяю язык резать… Сейчас не надо… И пусть на свадьбу не приходит… Видеть его не желаю…
А я дополнил.
— Повезло твоему сыну, дядька Афанасий. Но это только сегодня. Слышал небось, что только сегодня Лизавета его простила? И не дай боже, он опять что против неё ляпнет!