Внезапно Бравин замолчал и долго глядел в окно. За оградой клиники усатый мужчина в синем комбинезоне большими ножницами подстригал кустарник. На аллее разгуливали сизые голуби.
- А ведь есть организмы, которые всегда чувствуют силовое поле, - сказал Стив так, словно эта мысль только что пришла ему на ум. - Мы всегда поражались необычайной способности перелетных птиц находить дорогу. Если даже летят одни птенцы без взрослых птиц, они и тогда не ошибаются. И прежде высказывались догадки об органе чувств, подобном компасу. Так что моя мысль не нова. Птицы "читают" записи, оставленные на силовом поле Земли.
- Чушь! По-твоему, какая-нибудь цапля может видеть то, что происходило во времена Римской империи?
- Да. Смогла бы, если бы у нее был мыслительный аппарат, такой, как человеческий мозг. Но у птиц нет способности мыслить. Они настраиваются на одно: узнать дорогу, по которой летели предки. Вероятно, у разных птиц это чувство неодинаково развито. У одних оно даже, за ненадобностью, атрофировано вовсе. Мы удивляемся способности птиц, а удивляться нечему. Представь на миг, что у нас нет обоняния. Каким загадочным покажется поведение собаки, отыскивающей следы. Не скоро пришло бы в голову, что у нее есть чувство, неизвестное нам. В мире много явлений, недоступных нашим пяти чувствам. Поэтому-то для регистрации их мы изобретаем приборы.
- Так этот мальчик...
- Да. Исключение, патологический случай, - подтвердил Бравин. - Возможно, даже не единичный и не первый. Известно много легенд и преданий о людях - их называли ясновидцами они могли видеть происходящее в другом месте.
Глоб Диман подозрительно оглянулся на пустые стены кабинета и, переходя на шепот, спросил:
- Значит никакие стены не спасают нас?
- Да, не спасают. - Стив тоже понизил голос. - Он если захочет, увидит нас. Но не бойся, слышать он не может. Это совсем другое явление.
Диман характерным движением передернул плечами и покосился на дверь, ведущую в палаты.
- Это его я должен оперировать?
- Да, его. Я провел наблюдения над больным. Установил орган, принимающий колебания силового поля. Я назвал его центром магнетизма. Мне думается его легко удалить, он связан только со щитовидной железой.
- Со щитовидной железой? - удивился хирург.
- Да. Но сигналы, принятые им, поступают в мозг и могут быть преобразованы в световые или звуковые волны, когда он настраивается на радиопередачу. Обычную звуковую волну на расстоянии он не улавливает. То есть слышит он, как все. Впервые он настроился на коротковолновую передачу в эфире я смотрел фильм, который крутили по телевидению где-то чуть ли не в другом полушарии. Он по ходу действия рассказывал содержание фильма. Возможно, это был и не первый случай, когда он стал пользоваться своим необычным природным даром, но его родители заметили именно этот случай. Позднее он мало-помалу научился управлять сигналами, которые поступают к нему в мозг. Возможно, вскоре он научится читать чужие мысли. Мне кажется, иногда ему уже удается это. Далось это ему не без труда. Мозг его утомлен непривычной нагрузкой. Но его угнетает и другое. О своих родителях, например, он узнал такие вещи, которых дети обычно не прощают. Супруги Стены стали бояться мальчика. И они правы, скоро от него не будет тайн он будет знать все, что они делают и даже думают.
Диман снова болезненно дернул плечами.
- Ей-богу, - сказал он, - за мной не так уж много грехов, но мне жутко при одной мысли, что ктото может узнать мою интимную жизнь и даже то, что я думаю. Честное слово, мороз по спине. Представь себе: я знаю все, что делают мои близкие и что они думают обо мне. Черт, страшно подумать, сколько можно открыть неожиданного.
- Ну, довольно, - оборвал его Бравин. - Операция в четверг.
3
Глоб Диман, не подозревая того, своими словами затронул больное место Стива. Почти на всякого, кто видел профессора в клинике или дома, Бравин производил впечатление человека особенного, отрешенного от обыденных житейских сует И сам он умышленно старался поддерживать это распространенное заблуждение недалеких людей, для которых ученые, изобретатели и прочие избранные рисовались натурами, скроенными из другого материала. Сознание этого дает обывателю право считать таких людей великими, но позволяет относиться к ним с оттенком благодушного презрения. Все-таки в глазах обывателя они неполноценны.
На самом деле душа Стива Бравина была легко ранимой. В последнее время его постоянно мучила одна и та же мысль, вернее, подозрение - он не верил своей жене. Не может такая молодая и красивая женщина любить его - карлика, хотя и талантливого, но все равно карлика. Она изменяет ему, должна изменять, с этим писаным красавцем Викентом.
Викент Климон - богатый бездельник, похожим на рекламного воскового мужчину из магазина мод, - с недавних пор стал "другом" их дома. В то время как Бравин, запершись в своей клинике, проводил новые опыты, Климон приезжал за женой профессора в автомобиле нелепой конструкции, преимущество которой заключалось в одном: она не походила ни на что, ранее известное. Правда, Луиза каждый раз звонила Стиву, предупреждала, что едет развлечься. Стив неестественно любезным голосом просил передать привет Викенту, отпускал несколько легкомысленных шуточек, а после долго не мог сосредоточиться.
Глядя на розоватые и зеленые колбы с новой "жидкостью Бравина" под номером двенадцать - уже двенадцать! - он мысленно видел всегда одно и то жесчастливых любовников. Правда, потом Луиза рассказывала ему, где они были с Викентом, и жалела, что его, Стива, не было с ними. Но ведь это обычная уловка. Чаще всего измена кроется за внешними признаками искренности и доверия. Они нарочно приглашают его с собою, зная, что он откажется. Должна же понимать эта безумная женщина, как мучительно ему находиться рядом с нею на виду у людей, когда его до нелепости смешной рост будет выставлен на публичное обозрение. Она делает вид, будто не понимает этого.
Сомнения особенно сильно терзали Бравина сейчас. У него была возможность узнать правду. Стив каждый день боролся с искушением спросить у своего необыкновенного пациента про жену. Но не спрашивал - боялся правды. И не один только страх ред горькой истиной удерживал его. Жалким ничтожеством, вызывающим чувство омерзения, гадливости, представлялся он самому себе в минуту, когда его одолевал соблазн спросить мальчика о жене и любовнике. Это казалось так же подло, как если ему захотелось подсмотреть в чью-то замочную скважину.
На свидание к мальчику Стив шел с мучительной болью в душе. Он не мог смотреть ему в глаза, страшные глаза. В них навеки застыли печаль и мука, и горькая ирония - ирония малолетнего циника, рано узнавшего скрытую подлость близких ему людей. Детское сердце еще не научилось прощать. Это был cтарец с легко уязвимой душой ребенка. И странно бы слышать от него такие, совсем детские слова:
- Дядя профессор, вылечите меня. Мне тяжело, дядя. Я не хочу так много знать.
- Скоро, скоро, мой малыш, мы поможем тебе, утешал мальчика Стив. Сердце профессора замирая от непривычной боли: Пати Стен был первым пациентом, которого Бравин полюбил просто по-человечески.
Операция прошла успешно. Пати медленно выздоравливал. Первое время Бравин ежедневно навещал его. На второй день после операции больной пришол в сознание. Профессор почти не узнал его: так привык он к пронизывающему, старчески печальному взгляду, что глаза ребенка, испытывающего одну только физическую боль, показались Стиву почти радостными. Это был обычный простодушный детский взгляд. Он молил только об одном: чтобы умные добрые дяди и тети в белых халатах облегчили его страдания, помогли ему. Острое жало привязанности кольнуло сердце профессора. Он отвел глаза, чтобы скрыть слезы. В клинике еще никто не видел его слез.