Следующий час мы просидели в полной тишине. Брат с невесткой все еще спали, как и Тоф, сейчас сопевшая рядом с Леди, к которой я краем глаза заглянул перед тем, как зайти в дом.
Лишь слуги привычно скользили по поместью белыми тенями, не смея побеспокоить хозяев.
Но это отнюдь не значило, что в чайной ничего не происходило.
Еще на Земле, когда я учился в средней школе, мне очень повезло с преподавателем по литературе, имя которой я помнил даже спустя тридцать лет. Ирина Львовна была человеком горящим своей работой. Она обожала литературу, считая ее наследием, которое не только показывало читателям проблемы и вопросы той эпохи, когда жили авторы произведений, но и то, насколько они были вечными и актуальными даже в наши дни.
«И для кого она старается?» — Думал я после каждого урока, слушая как мои одноклассники жалуются на слишком большой объем заданий и энтузиазм преподавателя, который пытался впихнуть новые знания в их головы. — «Им все одно. В одно ухо влетает, из другого вылетает»
На меня же такой подход оказал невероятное влияние. Начиная с 8 класса, когда она начала вести у меня уроки, я начал читать.
Читать взахлеб.
Достоевский, Лермонтов, Грибоедов, Гёте, Солженицын, Островский, Гоголь, Твен, Жюль Верн, Оруэл, Хемингуэй, Толстой… я проглатывал их книги, пытаясь подобно своей учительнице понять и осознать, какую мысль авторы заложили в свои произведения. Кажды разговор, каждое слово, каждая картина, так старательно вырисовываемая авторами была для мной разобрана в поисках сокровенного, прошедшего сквозь века, смысла.
Позже, годы спустя, это привело меня к литературному выгоранию, из-за которого я до самой смерти не притрагивался ни к одной серьезной книге, довольствуясь фанфикшеном или работами начинающих авторов, чьи мысли и задумки, не смотря на всех их старания, было легко понять и осознать.
В те годы одним из моих любимых произведений был и остается самый известный роман Толстого, заставлявший всех школьников выть от одного его упоминания — четырехтомная Война и мир. В самой книге было много интересных тем и мыслей, начиная самой войной и миром, о которых говориться в названии, заканчивая отношениями родителей и детей, на примере семейств Ростовых и Болконский.
Фальшивое тепло и холодное уважение.
Мои отношения с отцом были похожи на таковые у Андрея и Николая Болконских — мы мало говорили наедине, почти не показывали свои эмоции и зачастую все наше общение проводилось с помощью глаз. В последнем мой второй отец был особенно хорошо.
Первым же взглядом брошенным на меня, после того как чай был допит, он выразил всю ту радость, которую испытал, наконец увидев меня спустя 10 долгих лет, живым и здоровым. Ведь он отбыл в Ба Синг Се спустя пару месяцев после моего экзамена на мастера и с тех пор я его не видел.
Прошедшие годы и бесконечные дворцовые интриги заметно потрепали его. Седина окончательно покрыла когда-то черные волосы, морщины скопились в уголках рта и глаз, а кожа, до этого бывшая полностью белой, обвисла, покрывшись родинками и пигментными пятнами. Вот только его спина все также оставалась прямой, а взгляд темных карих глаз был тверд и полон решимости идти дальше, не смотря ни на что.
Время потрепало лишь оболочку, никак не сказавшись на духе.
После своеобразного «я рад, что ты вернулся сын», были заданы вопросы «где ты так долго пропадал», «почему не слал писем», «кто этот юноша, пришедший с тобой» и самое главное «стоило ли твое путешествие этой задержки»?
На последний вопрос я так и смог не дать внятного ответа, скосив глаза вбок. Ведь я не был сторонником Макиавелли и не считал, что цель всегда оправдывала средства, поэтому на вопрос, стоили ли полученные мной знания в Северном Племени Воды трех лет скорби моей семьи, мне было трудно ответить.
«Хотя когда они узнают о том, ради чего все это было, то они меня поймут» — Подумал я, морально готовясь к своему наказанию.
Зашедшие в столовую через час растрепанные Лао и Поппи не были так спокойны, как отец. Невестка, не сдержав эмоций, бросилась мне на шею, разрыдавшись, а брат, постояв на месте пару секунд, присоединился к ней, тоже крепко меня обняв. Вот только идиллия продлилось недолго — в какой-то момент нежные женские пальцы на моей шее уступили место сильным рукам нынешнего патриарха Бейфонгов.
«Теперь не отвертишься, засранец!» — Сказал мне Лао, начав меня шутливо, даже не смыкая рук, душить, мотая мою голову туда-сюда и говорить какой я плохой человек, не стесняясь ни сидевшего рядом отца, ни посмеивающейся в кулачок жены.