Павлин уныло сделала несколько глотков, не решаясь дать ответ сразу:
— Только сейчас я осознаю, насколько это чудовищно.
— Мне всегда это доводилось знать, — тотчас он ответил.
— Безлогичное создание. Они думали, что ты подобно существуешь от своей зависимости с молодых перьев.
— Похорони наше прошлое, — вновь повторил Архонт. — Отпусти всё это, ведь там не было бы пристанища для нас в любом исходе.
Музыка. Долгая, протяжная. Шелест крыльев. И вино, притупляющее кончики нервов, что заставляет перья прильнуть ближе к телу.
— Твоя взяла: давай осуждать батоны.
Старый друг
Капало неравномерно, но звонко, отражаясь эхом. Возможно, что это конденсат воды, что собрался, да по сталактитам скатывался. Чем потолок каменный не нёбо? И узоры его, борозды, чертят симметрию пасти и пути к зубьям каменным.
Нити ожившие, вплотную лежащие, обнимали их, словно дёсна.
Так странно, что не сыро.
— И ничего в момент сей более поведать? — эхо трескучее низкое разбавляло звонкие капли.
Голос шёл изнутри. Доносился из далёкой тьмы, в которой мигнуло два огня жёлтых, что свет глаз. Ромбы по форме. Зрачков не видно. Были они рядом, двигались вместе, но внешности так и не показали более. Что их свет... дал гранями лишь слабое рваное очертание около глаз.
Внимание его на гостя шло. На особо наглого гостя, который позволял себе лежать на не особо ровном полу. Серому чудовищу было всё равно, даже если бы в локоть неровность поверхности упёрлась и расходилась болью, то не убрал бы руку — уж удобно лежит на ладони голова.
Возможно, что дело было в пурпуром шёлке, который окружал его. То явно было полотно единое, что цеплялось фибулами серебряными: один раз на плечах одной стороны, чтобы не спадало, второй — на поясе у хвоста, чтобы скрывать достаточно, но мембране крыла не мешать.
И пока одно крыло лежало с рукой-подпоркой рядом, распластавшись, другое — двумя пальцами цеплялось за вытянутую талию, став неплохим подлокотником для руки, держащей большую изящную по форме бутыль стеклянную с алым непрозрачным содержимым. Бутыль эту в руке покачивали, беззвучно, смотрели на то, как напиток пытался свои следы на стенках оставить.
Вздох тяжёлый, рокочущий. И на него уже падальщик среагировал, подняв голову к источнику. Взгляд ясности не выражал, ни разу, сиянием единожды проявившись.
— Да чего поведать тебе вновь?.. За столько веков забылось мне, что говорилось для тебя, друг мой, что умалчивалось, что повторилось.
— Тогда и повторить не будет плохо, — он отвечал, и два ромба то в сторону одну уходят, то в другую, предложение второе начав: — Тысячи веков мне впереди, немеренно отмерено существования.
Архонт вздыхал, холодный воздух меж клыками пропуская, да после, с глупой улыбкой продолжая диалог:
— А там всё думают, что боле нет тебя на этом свете.
— Меня, который ранее существовал — такого нет. Нет более обременённого металлом существа, а потому пусть забывают обо мне.
— Истинного прошлого создание, — Архонт смеялся. На смех его жёлтые глаза блеснули ярче, наблюдая долго. — Ты помнишь всё, что ранее прожил, а если забываешь — ищешь, пишешь, затем опять несёшь всю информацию минувшую с собою. Тебя — едва кто помнит, и то о том, кем был когда-то. И заново, с каждым новым миром, от начала до скончания его.
— Прекрасно, это тоже подойдёт.
Гул по системам, сосуды-дёсны дрогнули. Отголосками прошлись шлепки во тёмных дальних коридорах, что есть движение организма единого, целого. Эти части тела иногда были видны глазу и, кроме сосудов, походили то на странные щупальца, то на хвосты ящерицы. Или там застряла древняя мягкая оболочка под хитином? Из глубины проявляясь, в глубь уходя, лишь едва оставаясь обрывками, ныне сильно ожившими.
— Как слышу, — заключил Архонт, — что-то новое в моих словах ты для себя нашёл.
— Договор таков, — ответил ему тотчас старый друг. — Желаешь узнать больше от меня — так подбери достойную плату.
— Я знать желаю, что она задумала, — падальщик качнул бутыль в руке, затем испил. Взгляд обронил в живую стену. — Мы с тобой реликты Первомира, а она — древность Второго, — медленно его внимание перекочевало на горлышко бутылки, — и это свой след оставляет. Я что-то упускаю из виду, и не могу понять что... Вспомнить не могу.