— Все они в один день умрут, день в столь прекрасный, но обернувшийся сплошной тебе болью и всем твоим планам.
— Н-нет… — в тревожном трепете молвила она. — Ни за что! — отчаяние поедало всё сознание. — Глумишься! Слепец с красивым голосом, безродный, бессердечный!
Пасть приблизилась к её ушам. Ра’а-мегла дёргалась, пытаясь выпутаться, выкрутиться, отстраниться, но конечности сильнее болели. Она слышала, как двигались грубые губы, как они открылись и в шёпоте клыки стучали друг о друга в кратких словах:
— Я их погибель, они — пир мой.
Поток дрожи. С глаз её стекала растворённая соль. Она сильно зажмурилась и зароптала, долго-долго, повторяясь, говорила:
— Что я сделала не так?.. Зачем они послали тебя?.. Я последняя... Я должна что-то сделать, а ты это отнимаешь!
— О, нет, никого я не знаю более, — отвечал ей Архонт громогласным эхом в черепе, затмевая словами стук сердца. — Я гораздо хуже, ведь я от власти живой природы и мёртвой. Я — дар твой, я — кара твоя.
Шум доносился до ушей его, заставляя их повернуться. Но взгляда не убрал, лица его от цели. Словно шаги, тяжёлые, ломающие ветки под ногами. Ещё не приоритет.
Хватка ослабла.
— Зачем?.. — Ра’а-мегла не сразу подняла потерянный взгляд.
— Вот такая судьба моя: пробовать всех, кого я изучаю досконально. Вкушать плоды настоявшиеся столь долго, чтобы сладость их питала от и до.
— Почему ты такой монстр, Князь?! — она попыталась подняться, но руки всё прибивали к креслу. Она задыхалась от пристального наблюдения острых зрачков, повисших на ней обоюдоострым мечом.
— Я таковым обречённый, Ра’а-мегла, и всегда был.
Треск. Он невыносимой помехой уже был, как отражавшийся в черепной коробке хруст чего-то твёрдого на клыках, мешающих расслышать основное.
Он резко обернулся, действием своим согнав крыльями воздух, подняв в него листья опавшие, травы изрезанные. Оно взметнулось и закружилось, потоком куда-то уносясь средь деревьев, облетая кустарники. Трухлявые лодочки, несущие на себе отголосок недавней истории, и только для того, чтобы лечь после в землю да похоронить услышанное.
Они обогнули тень. Архонт прищурился, но более ничего не отметил; одного закрытия глаз хватило, чтобы наваждение пропало.
Медленно и поникше вернул своё внимание падальщик обратно, чтобы увидеть перед собой камень, на выступах которого красовались следы когтей, симметричные. К ноге его медленно подкатился фрукт, цельный, и одинокий в своём существовании косо взглянул на ту дорожку, которую оставил после себя плод, но и та пропадала под деянием ветра.
Делать нечего: он хвостом его приобнял и подкинул, схватив рукой. Остановился рассмотреть. Всё было. В сей раз плод он медленно сдавил, и сок потёк по руке, проявляя для тела холод уносящего историю ветра.
— Все в любом случае умрут, от чужих когтей или предназначения иного.
Засмеялся громогласно.
Его едкий смех был удаляющимся предвестником бед, что селил зерно тревоги ожидания. Проходил не через коридоры, которые ранее видел, но всё ещё через прекрасный дикий сад, сбивая гроздья цветов крыльями, и лепестки усыпали плавные шаги его, заметали следы его.
— Пир Князю! — прокричал Архонт в небо, улыбаясь всеми клыками всех челюстей. Он долго громко смеялся, раскатами, терзающими местность. — Яств редких и древних вин ему! И зрелищ, дайте крови монстру! Крови в черепа в троне его...
Ремиссия. Сцена II: Ты слышишь свет прощающих огней?..
Что теперь? Довольно тихо. Лёгкий ветер, тревожащий травы, отзывался старым другом. Он не брал на себя ношу крыльев, но продолжал гулять рядом, словно так было всегда, даже в пространствах, лишённых любого воздуха.
Он гулял и тревожил мокрую шерсть, ложился холодными ладонями на теле. От шеи же клубился пар, как и от запястий рук, от лодыжек ног. Одна же из них свисала с самодельного гамака и медленно отталкивалась от земли, качая своего владельца.
Рядом с ним, меж двух крупных деревьев и иных, более дальних и менее крепких, лежали кости. Разные позвонки, разобранные на куски, разломанные громадные рёбра, разбитые пополам, чтобы выесть весь костный мозг оттуда. Фаланги? Тоже, как и иные кости многих конечностей. Все теперь чистенькие, обглоданные. На их гладких поверхностях красовались протяжные следы клыков, волнистые, глубокие.