Слабый ветер, тревожащий сохнущую шевелюру. Неравномерное движение ногой качало купол неба над ним. Архонт же смотрел на руку, в которой из травинок сплетал длинную косичку. Медленно, перебирая когтями. Травы тут похожие, грубые и крепкие, с некоторой синевой. Плетение, ещё одно объятие травинок, узелок. Архонт растянул косичку меж большим с безымянным и средним с указательным пальцами. Всмотрелся. Чуть склонил голову.
Эмоции? Зачем? Их на его лице не отражалось, даже нотки хмурости от бровей не проскакивало.
Нога ещё раз оттолкнулась от земли. Небеса поплыли.
Темно, но не непроглядно: у этой планеты хватало своих самых ярких звёздочек, но не хватало спутников. Лишь от далёких сестёр отражался достаточно ярко свет двойных звёзд, чтобы кидать лучи между широких листьев деревьев и кустов. Насекомые тут были тоже разные. Пели, поскрипывая, чирикая, треща.
Не помня, сколько он просидел подобно, Архонт опустил руку, сжимая плетение в кулаке. Взгляд погасших глаз ушёл в небо, к звёздам. Острые зрачки часто двигались, дрожали, замирали и подрывались с места, повторами. Это драгоценное внимание ушло к звёздам, окружившим эту планету; светлым и часто рассыпанным точечкам, окружившим его.
Их искажённое пение, по желанию слышимое, всегда будет рядом. Даже в самой беспощадной пустоте.
Холодно, дорогой ветер. Холодно.
Уши дрогнули. Робкий треск.
Зрачки метнулись в сторону шума. Ничего.
Взрывающие землю когти вновь качают небосвод. Ему вновь отдано внимание глубоко посаженных за светлыми ресницами глаз.
— Если думаешь, что постоянно оступаясь, сможешь избежать моего взора — то это твоя грядущая предсмертная ошибка, — медленно проговорил он, как напевая. Он слышал шум, ступающий к нему. Улыбнулся.
Архонт повернул голову в сторону силуэта, что замер. Высокий, со многими лапами. Падальщик понимал, что встретился взглядом с новым существом, от чего последнее не двигалось более. Пригнувшись, отскочило прочь, махнув на прощание ветвящимся хвостом. Лапы мягко бились о землю, удаляясь.
В ответ Архонт тихо прерывисто прохрипел, как смеясь.
Когда его глаза вновь вернулись к карте небес, то где-то в их уголках замельтешило.
На массивных лапах чувствовались когти, но всё переходило на подушечки. Потому тихо. Передние лапы шли одна за другой, плавно переходя по следу предыдущей. Задние были не так осторожны, но столь же массивны. Первое тело было массивным, а другое…
Архонт медленно повернулся, встречая кентавриду с тёмным львиным телом, чья кожа покрыта не мехом, а грубой кожей. Голова сплошным изогнутым листом скрывалась за маской, от чего напоминала скорее вытянутую морду. Ни черт лица, ни глаз. От того знакомо неприятно отзывалось под ложечкой.
Тёмные локоны волос вились от головы и по спинам, до хвоста, напоминая вновь сгущающиеся щупальца. Была ли одежда? Чем-то знакомый многослойный кусок ткани, лежащий на плечах тонкого высокого тела, скрывающий немного талию и всю грудь от шеи.
— Созрела для разговора? — спросил он.
— Не исключено, — отозвалась она.
Были руки. Из плеча шло два зеркальных предплечья. Одна пара сложила замок перед своей носительницей, на животе, а другая — за спиной, зарываясь в безобразные локоны, в ответ обнимающие. Большие пальцы постукивали по когтям друг друга.
— Ну, коль мы застряли на этой планете, — падальщик протянул руку в её сторону, как представляя кому-то кроме себя, — самое время назваться. Не обязательно было меня звёздными декадами преследовать втихую, да ещё и инкогнито наблюдать за поступками одичавшими.
— Имена мы знаем, но призвание моё — быть Искательницей, — она вышла к центру, легла львиным телом на сырую землю, сложив лапу на лапу, положив рядом хвост. — Вопросы.
— Что же… — он замер. Дёрнул ушами. Архонт вновь решил заговорить, но его опередили:
— На которые уже даны ответы.
Он закрыл свои порезанные губы, нахмурился. Махнул хвостом, да только поднял пыль. Опора на руки не принесла должного результата.