Мысль о том, что Кейн смотрит на меня, как на лабораторную мышь, в которую пихает биологическую бомбу, я не нашла приятной.
— А что с третьим компонентом? Что с сознанием? — спросила я.
Хотя даже без многолетнего научного опыта я понимала, что с ним как раз возникнет огромное множество проблем. Потому что люди до сих пор не могут обличить в научные рамки этот феномен. Никто не может ответить на вопрос: как заразить человеческое сознание? Откуда оно берется? Где оно прописано на генном уровне? А прописано ли вообще? Если с метаболизмом и эритроцитами все ясно вплоть до клеточного уровня, то с сознанием у нас сплошная загадка.
Кейн вдруг произнес.
— Иди сюда. Смотри.
Я встала с табурета и прошла к нему за стол. Он показал мне на линии энцефалограмм.
— Вот это ты. А это Лилит, — он показывал на два разных экрана, демонстрирующих по шестнадцать разноцветных линий.
Наши ритмы, разумеется, различались. У Лилит он был ровный, монотонный, почти синхронный. Я взглянула на Лилит, она по-прежнему ворчала и огрызалась, но, кажется, стала привыкать к обстановке.
И к отсутствию остального тела ниже шеи тоже.
Мои же ритмы плясали, как на дискотеке. Я кивнула несколько раз, мол, так держать ребята!
— Видишь, вот этот всплеск?
Кейн указал пальцем на недолгий, но резкий всплеск активности посреди монотонных бугорчатых линий Лилит.
Я закивала.
— Это Лилит пытается общаться с тобой.
Я выпучила глаза на Кейна. Он серьезно? А потом снова взглянула на Лилит, чьи глаза были широко распахнуты, но в них была пустота. Она не видела ни меня, ни Кейна, да и комнату вряд ли осознавала.
— С чего ты взял? — не верила я.
— Этой ночью я проделывал этот же эксперимент только с собой. Лилит не реагирует на мое присутствие, потому что не чует во мне ни человека, ни собрата. Но как только ты вошла в бокс, эти скачки в ее ритмах участились в несколько раз.
Я, ошеломленная объяснениями Кейна, подтащила табурет, плюхнулась на него и теперь всеми глазами впивалась в мозг Лилит, нарисованный передо мной шестнадцатью разноцветными линиями.
— А что она говорит мне? — шептала я, будто Лилит и впрямь меня слышала.
— Этого я сказать точно не могу. Но мне кажется, это достаточно примитивные короткие сигналы. Что-то вроде «помоги», «опасность». Я думаю, так они и общаются между собой.
— Имеешь в виду, они общаются мысленно?
— Да.
— Но это поразительно!
Я даже не заметила, как стала пользоваться обиходными фразами Кейна. За то он прекрасно это заметил и теперь хитро улыбался мне. Но тут есть чему поражаться! Они используют мысли, как мы используем речь, как дельфины используют невидимые импульсно-тональные сигналы, как летучие мыши общаются высокими частотами, которые человеческое ухо не способно уловить.
Мысли.
Неужели это тоже способ общения, невидимый для нас, но вполне измеримый?
— А теперь взгляни вот сюда. На свои ритмы.
Указательный палец Кейна ткнул в линии на моих ритмах. Сначала я не понимала, что он хочет мне показать.
— Просто жди, — сказал он.
Мы ждали, мне кажется, целую вечность. И потом я это увидела. Резкий скачок на синхронных бугорках Лилит вызвал в моих ритмах едва заметный, но все же какой-то ответный импульс.
— Что это? — не понимала я.
— Это значит, ты ее слышишь.
Тут я чуть с табурета не упала.
— Я слышу ее мысли?!
Кейн улыбался и кивал.
— Но я ничего не слышу!
Я мотала головой. Техника Кейна ошибается! Я слышу только жужжание его многочисленных анализаторов и ноутбуков. Да, я слышу, как Лилит рычит, сипит, чавкает, но она не говорит членораздельно! Никаких речевых просьб о помощи или о чем там говорил Кейн.
— Это твоя интуиция, Тесса.
И тут до меня дошло, что он пытался мне объяснить.
— Ты действительно знаешь, где они прячутся. Они сами посылают тебе сигнал. Где-то в твоем мозгу вирус создал аппарат, который считывает их мысли.
Поразительные факты сыпались на меня, как из рога изобилия, я едва успевала их обрабатывать. Я прыгала глазами между двумя абсолютно разными энцефалограммами, но чем больше я на них смотрела, тем быстрее распознавала те самые импульсы, которыми мы общались с Лилит на незримом, неслышном, неосязаемом уровне!
— Но ведь я не такая, как они! Почему я слышу их, хотя я человек? Пока что. На восемьдесят четыре процента!
— Фактически мы все одни из них. Мы все заражены. А значит, мы все имеем этот аппарат, просто наша человеческая форма не позволяет нам им воспользоваться. Но чем ты ближе к их физиологической форме, тем больше не мутированных генов имеешь и тем отчетливее сигнал.