Потом наступила, так скажем, фаза ожесточения. Я злилась на себя, а желчь выпускала на Роя. Даже допросила с пристрастием его любимую проститутку. Зачем? Затем что нельзя подорвать репутацию человека, о котором ничего не знаешь. Девушка ушла от меня заплаканная, но целая и невредимая. Кажется, она что-то к нему чувствовала. Стокгольмский синдром, не иначе. Теперь я её понимаю.
Благодаря Клариссе у меня появилась столь необходимая информация. Я пришла к выводу, что он псих, и, если я ударю по деловым связям — он прикончит меня сам, а этого я все еще не хотела. Так что ударила по личным. Это была моя стихия — роспуск сплетен, я еще в школе получала от этого странное удовольствие. А в его случае в высшем свете достаточно было просто немного преувеличить правду. Это даже грело мне самолюбие — я была в своих глазах эдаким спасителем невинных принцесс от дурного влияния Роя Бэллроуза. Наивная! Поварившись немного в этом обществе потом, я поняла, что он — еще не худший экземпляр, а дамы ничем не уступают мужчинам.
Сплетни стали для меня увлекательным хобби. С горящими глазами я искала трепливых кумушек, и красочно описывала то, что знаю. И то, чего не знаю тоже. Было весело. И еще, я стала засматриваться на Беллроуза. Тот же стокгольмский синдром, наверное? Эта мысль успокаивала мою совесть и безотчетный страх перед собой.
Меня много чего пугало. Например, странное состояние тела после каждого покушения на меня. И взгляды, которые я невольно кидала на Бэллроуза, когда он не видел. Да и не только это, но я все еще пытаюсь казаться добропорядочной, так что обойдемся без подробностей.
Рой был красив, в отличие от меня. У него были очень красивые глаза. Серые, со странным отливом. Больше всего они напоминали мне сталь. Такую же холодную и расчетливую, как он сам. Волосы у него были на пару тонов темнее моих, почти что черные, и доходили до середины шеи. Да и лицо было красивым. Ровный нос, словно выточенный из мрамора.
Такие же тонкие, как и у меня губы, которые часто истончались еще сильнее от саркастической усмешки. Да и сам профиль как будто говорил о его жестокости. Что называется, у него все было написано на лице. Про таких, как он говорят «дьявольски красив», но я терпеть не могу клише. Посещал ли Рой спортзал, или просто бил кого-то по морде каждую неделю, и поэтому оставался в форме? Не знаю, и знать не хочу. Факт оставался фактом: недостатка в любовницах Белл не испытывал.
Когда он предложил мне… спать с ним, я разозлилась. У меня возникло отвратительное ощущение, что все эмоции написаны у меня на лице. Я много глупостей наговорила тогда, и повела себя как истеричка. Хлопала дверьми, кричала до хрипоты, оскорбляла его и даже надавала черт знает сколько пощечин. А Рой пропускал все мимо ушей, и в какой-то момент всучил мне свою визитку. Он был спокоен, собран, и как всегда саркастичен. А я — полная противоположность. Щеки раскраснелись, волосы растрепаны, в глазах «праведное» возмущение. Но визитку я взяла. Это была большая, очень большая глупость. Даже хуже — это была ошибка. Большей ошибкой я могу назвать разве что нашу свадьбу.
Целую неделю я не решалась порвать треклятую бумажку, и даже не убрала куда-нибудь, чтобы никогда не найти. Я на нее смотрела, ругала себя сквозь зубы, и исправно ходила на работу в смятых, нестиранных вещах. Всю неделю меня мучили кошмары, и преследовал безотчетный страх. А на её исходе я узнала о похоронах брата Мэтта.
Парень просто свёл счёты с жизнью. Ох, как же мне хотелось перегрызть глотку тому, кто продал ему пистолет! Я все же пришла на похороны, из… некоей дани уважения этому парню. Черт, не знаю, на самом деле, зачем я это сделала. Там в меня каждый впивался взглядом, искренне полагая, что я виновата в смерти обоих. И Мэтта, и Оливера. Их мать, женщина по имени Мелисса Дэйвиш, даже хотела вышвырнуть меня оттуда. Её остановил муж. Кто бы мне сказал, зачем он это сделал!? Женщина была абсолютно права, черт возьми! И от осознания этого было ой как паршиво. Я ушла, как только позволили приличия.
Дома нашлись старые запасы алкоголя, которые мне дарили в несметных количествах, и я впервые в жизни позволила себе напиться. Я мало что помню. Только, как звонила Рою, чтобы согласиться на его предложение, и то, что застала его в расстегнутой рубашке. От этого зрелища мне снесло крышу, и что было дальше — не знаю. Воспоминания застилает пелена.
Впрочем, я проклятущая лгунья, потому что даже себе лгу! Не хочу думать о том, что натворила. Не хочу-не хочу-не хочу! Когда настало утро, я фактически сбежала из квартиры Бэллроуза, влепив ему напоследок заслуженную пощечину. И сделав очередную глупость — оставив свой телефон.