Собственно, глава про Мируну.
Мируна плохо помнила детство.
Скорее, огрызки воспоминаний, яркие кадры. Смазанная картинка, как бывает, когда кружишься на карусели.
Она не помнила отца — мама всегда говорила, что им и вдвоём хорошо, но детские вопросы могут быть настырны и назойливы. Та сначала отмахивалась, а потом всё-таки призналась, что тот просто предпочёл другую семью.
Но в ней было столько заботы и тепла, которыми она окружала дочку, что Мируна действительно не ощущала неполноценность семьи. Это был их маленький мир, уютный и тёплый, с какао по вечерам, а позже — кофе или бокалом вина.
Что она помнила чётко, до сих пор, как однажды потерялась в парке.
Весенний солнечный день, когда хочется вместо старых кроссовок с трещинками надеть новые, яркие, пахнущие кожей, но некогда-некогда, надо торопиться — к запахам жизни, к солнечным зайчикам, к ветру, что выметает из сердца пыль и холод после зимы.
Мируна увлеклась игрой с каким-то мальчишкой и убежала на соседнюю площадку к широким деревянным качелям.
Тогда мать металась и кричала во всё горло, срывая голос, пока Мируна не услышала её среди шума и гомона на площадке. Она не понимала, почему мама так рыдает и едва не душит в объятиях.
Она не хотела, чтобы мама плакала и по-детски неловко гладила её по спине.
— Не волнуйся, мамочка, я в порядке.
— Я едва не потеряла тебя, Мира. Какая мать может потерять своего ребёнка? Идём. И держись ближе ко мне.
Мируна не догадывалась, как тяжело было матери не вовлекать её в свои трудности или проблемы. Никаких других мужчин или романов, только малышка Мира.
— Ты — для меня всё, — твердила та. — И я буду для тебя хорошей матерью.
Мама раскладывала пасьянсы по вечерам, гадала на кофе или в чаше с водой, включала пластинки старого джаза и зажигала свечи, рассказывая сказки народов мира.
Под шорох осеннего дождя Мируна слушала про троллей под мостом, фейри, которые теперь живут в городах на старых чердаках, про холодные мёртвые души, утягивающие в бескрайнюю тьму.
Мируна витала где-то между явью и сном, задрёмывая под маминым вязаным пледом.
И сказки кружили вокруг.
Правда, уже став старше, Мируна сама увлеклась темой призраков, от которой веяло чем-то привлекательным и интересным. Она не верила в рай и ад, но считала, что, должно быть, некоторые души остаются на земле. И плутают среди старой брусчатки городов и осенних туманов.
Мама всегда была где-то рядом: гордилась, когда Мируна закончила Университет Бухареста, помогала с выкройками, волновалась поздними вечерами.
Были и тёмные времена, и время ссор.
Когда Мируна заявила, что хочет жить одна, а не в тесной съёмной квартире. Тем более, жизнь не стояла на месте, дышала в затылок, как весна в детстве, теперь утянувшая в бурный роман.
Денег у неё хватало, но мама пришла в ужас.
— Ты бросишь меня?
— Нет, конечно! Я буду рядом. За несколько улиц.
— Мира, нет! Не оставляй меня!
Мируна стиснула зубы и, собрав небольшой чемодан, ушла из дома.
Мама не разговаривала год вопреки всем попыткам и уговорам. А потом всё-таки пустила на порог, сухо бросив:
— Ты поймёшь, когда будут свои дети. Так нельзя, Мируна. Нельзя бросать близких. Ну, заходи, я пирог испекла.
Мама ещё успела одобрить Себастьяна, назвав того за чаепитием с домашним вареньем милым и надёжным мальчиком. У неё уже скопились морщинки в уголках глаз, она чаще пользовалась очками и всё больше увлекалась астрологией и мистицизмом.
А потом случился инфаркт.
И горькая боль втискивалась внутрь, ввинчивалась в сердце, горчила и истончала.
Мируна ещё долгое время порой вечерами зажигала свечи на окне и всматривалась в комнату-двойника в отражении в стекле.
Иногда ей казалось, она слышит тихий джаз и шёпот про сказки.
А потом она узнала, что ждёт Делию.
***
Мируна всегда любила прогулки с Себастьяном.
Спокойные, тихие, когда можно просто поговорить — не урывками по вечерам, а никуда не торопясь. День выдался морозный и ясный, и внутри была приятная лёгкость и безмятежность.
Её рука на сильном предплечье мужа, а глинтвейн приятно согревал пряностями, которые даже перебивали вкус красного вина. От него она немного разомлела, даже, скорее, от сочетания мороза и подогретого алкоголя, но почему и нет?
— У тебя чудесный брат, — призналась Мируна.
— Потому что он готов возиться с Делией, пока мы гуляем под ручку?
— Конечно, я благодарна ему. Но сейчас не о том. Скорее, что вы важны друг для друга. И ему важно, чтобы у тебя всё было хорошо.
— Бен говорит, что смерть и общее горе сближает. Так и случилось после смерти отца. Да даже и без этого… с Беном порой было сложно в детстве, честно говоря. Его раздражал лунатизм, он часто сбегал из дома, порой огрызался на всех. Мама не знала, что делать, отец старался быть терпеливым, но часто пропадал на работе. А я его всегда ощущал. Пора бы, наверное, повзрослеть и перестать верить во всякую чертовщину, но она всегда тенью маячила в нашей семье.
— Ну почему сразу чертовщина? Скорее, не изученные явления.
— А, опять ты за своё!
— Просто мне нравится думать, что этот мир… шире?
Себастьян не ответил — у него зазвонил телефон и, кажется, это надолго. Так что Мируна решила вернуться к Бену и дочке. Но она не видела её среди других детей на площадке, и внутри забили тревожные колокольчики.
— Где Делиа?
— На площадке.
— Её там нет, Бенджамин.
Бен нахмурился и обернулся, в руках стаканчик с глинтвейном, глаза шарили вокруг, но Делии нигде не было, только валялись в снегу лопатка и опрокинутое ведро.
Мируна почувствовала, как у неё сжимается в страхе горло, а воздух становится режущим. Внутри всё металось, кончики пальцев леденели.
А потом она увидела. Тёмная тень, нависшая над фигуркой дочери на льду в окружении ярких покачивающихся огоньков. Даже издалека Мируна видела всё чётко: Делиа смеялась, тянула ручки вперёд, не замечая, как нечто крошит лёд под её сапожками.
Лёд хрустнул. Раздался крик
Потом все говорили Мируне, что всё привиделось. Последствия шока.
Мируна помнила только то, как вылетела на лёд вслед за Беном, но кто-то дёрнул её назад, а лёд никак не поддавался под ногтями, она царапала его, ломая их до крови, стучала кулаками, потому что видела плывущее бледное лицо дочери подо льдом.
В холоде и тьме.
В бездне.
И между нею и Делией навсегда застыла толстая ледяная корка.
***
Когда Мируна услышала шум отъезжающей машины, то, к собственному удивлению, ощутила внезапное спокойствие.
Несколько минут она просто впитывала в себя тишину дома, прислушивалась к скрипам и шорохам, как к дыханию большого зверя из дерева, лестниц, высушенных насекомых за пыльным стеклом и наверняка не одним скрытым тайником.
Ей казалось, что именно в этом месте самая размытая граница между реальным и призрачным мирами. Лёгкая дымка с запахом фиалок — или просто так казалось после комнаты с черепами.
Дом словно витал вне времени.
И Мируна — единственный оставшийся обитатель. Вечная узница, добровольно принявшей изгнание среди запаха мастики, пыли и высушенных трав для колдовских ритуалов.
Может, из-за убранства — бабушка Анка явно старалась воссоздать атмосферу конца XIX века, к тому же, добавляла к ней антураж для охотников за привидениями и любителей мрачных местечек.
Может, от того, что Мируна верила в то, что видел Бен.
Кажется, в отличие от того же Себастьяна, всегда такого реалистичного, если дело не касалось брата. Только для него было исключение: если тревога будила в ночи, то не было никаких сомнений, что надо нестись под рокот мотоцикла в какие-нибудь прокуренные клубы или подвальные бары.
Видимо, Мируна и их дочь не были достаточной причиной поверить в призраков.