XXII.
Они были прижаты неудержимым потоком публики к колонне и Бургардт напрасно отыскивал среди столиков в ресторанном отделении залы Красавина с его дамами. -- А мы поджидали вас, -- окликнул его сзади голос Васяткина. Он шел под руку с Шурой, у которой сегодня было такое злое лицо, что совсем уж не шло к ней. С ней все обращались, как с девочкой подростком и к ея настроению относились с покровительственной снисходительностью. Бачульская сразу поняла в чем дело: бедная Шура знала, что не попала на красавинский кофе, и ревновала немую англичанку. -- Мы сердимся...-- шепнул Васяткин на ухо Бургардту и прибавил уже громко: -- Красавин с дамами в отдельном кабинете... да. А моя дама не хотела туда идти без вас. У женщин свои фантазии и мы должны им покоряться. -- Чтоже, идемте...-- предлагал Бургардт.-- Шура, нехорошо капризничать. Будьте паинькой... Оркестр играл какую-то бравурную пьесу, но праздничная толпа была безжалостна и заглушала шумом шагов и говором все звуки. Васяткин осторожно пробирался с своей дамой между столиками, направился к буфету, из котораго был ход в отдельные кабинеты. Он был счастлив, что ведет под руку такую красавицу и что мужчины провожают его завистливыми взглядами. Ему хотелось остановиться и показать всем, какая Шура красавица. Но в одном месте он поморщился, заметив одиноко сидевшаго за столиком Гаврюшу, который сделал вид, что не узнает их, и точно спрятал свое лицо в кружке с пивом. Шура боязливо прижалась к своему кавалеру и прошептала: -- Этот человек убьет меня... Он сам говорил... Васяткин вынужденно засмеялся и вызывающе выпрямился. -- Он, бедняжка, глуп, -- ответил он.-- А на глупых людей не следует обращать внимания... -- А я все-таки боюсь...-- признавалась Шура.-- Не все-ли равно, кто убьет: глупый или умный. Заметив Бургардта в толпе, Гаврюша отвернулся лицом к окну. О, как он ненавидел их всех, этих счастливцев, которые выхватывают в жизни все лучшее... Он давно следил за Васяткиным и отлично знал, что все идут сейчас в кабинет к Красавину. А он, жалкая ничтожность, должен был сидеть в полном одиночестве и душить с горя пиво. -- Нет, погодите...-- думал он, задыхаясь от бешенства:-- я вам покажу Гаврюшу!.. Бедный Гаврюша был пьян. Он с некотораго времени усвоил себе привычку по вечерам напиваться где нибудь в портерной, где собирались ученики академии художеств или, когда были в кармане деньги, в знаменитом "Золотом Якоре", где в свое время кутил и Бургардт. В состоянии опьянения Гаврюша делался придирчивым, и частенько устроивал скандалы. В последнее время эта озлобленность в нем все возростала, особенно когда он начинал думать о своей неудачной любви. И сейчас он, сидел за своим столиком, как в тумане. Ему так и хотелось броситься на Васяткина и разорвать его в клочья, а когда проходил Бургардт с Бачульской, Гаврюша готов был спрятаться, точно они могли видеть его душевное настроение. Ресторанная прислуга знала Васяткина, как красавинскаго прихвостня, и почтительно распахнула дверь кабинета, где сидел сам. Красавин был рад, когда появились гости, -- он уже устал занимать своих дам. Васяткину было достаточно взглянуть на мецената, чтобы определить его настроение -- меценат находился в хорошем состоянии духа, хотя и смотрел усталыми глазами. Мисс Мортон кусала губы и смотрела в тарелку. Ольга Спиридоновна имела недовольный вид и встретила вошедших довольно неприветливо. -- Гулять столько времени в парке с мужчиной?!-- негодовала она, когда Бачульская разсказала ей о своей прогулке.-- Послушайте, мадонна для некурящих, вы забываете, что за обувь деньги плачены... Обернувшись к Бургардту и показывая глазами на Бачульскую, она шепнула: -- Ne reveillez-pas le chat qui dort... Бургардт в свою очередь ответил тоже шопотом: -- Зачем вы отбиваете хлеб у Саханова? Остроумие -- это его область, и не хорошо вытаскивать куски говядины из чужих щей... Ольга Спиридоновна засмеялась и, прищурив глаза, ответила: -- Le roi est mort -- и престол остается свободным... Мне жаль его, милашку. Шура все время наблюдала мисс Мортон ревнивыми глазами и сразу поняла все, о чем никто даже не догадывался, а всех меньше Бургардт. Тут было даже не соперничество, а переживание самой себя. О, как отлично сейчас понимала эта глупенькая Шура настроение немой англичанки, потому что сама переживала его... Она встретилась глазами с Красавиным и улыбнулась уже не обычной своей детской улыбкой. Он отвернулся и поморщился, как человек, которому подают разогретое кушанье, оставшееся от вчерашняго дня. Шуру злило и то, что Бургардт решительно ничего не понимал и что она ему не могла обяснить всего, в чем была уверена. Начался обычный ужин, какой устраивается по отдельным кабинетам. Красавина, конечно, отлично знали и здесь, как в "Кружале", и русская прислуга выбивалась изо всех сил, чтобы угодить ему. За всех хлопотал Васяткин, который знал погреб и кухню павловскаго вокзала, кажется, лучше самого хозяина. Он даже извинялся за некоторыя не совсем удачныя блюда, как метр д'отель, и пришел в ужас, когда Шура вместо всяких тонких блюд потребовала просто раков-борделез. -- Здесь их отлично готовят...-- наивно обясняла она.-- Гораздо лучше, чем в "Золотом Якоре". -- Какая она милая!..-- восхищалась Ольга Сергеевна, сама любившая дома поесть чего-нибудь попроще, как тешка или углицкая колбаса.-- Очень мило... И я тоже не прочь поесть раков соус борделез. Собственно никто не хотел есть и никто не знал, зачем все собрались в отдельном кабинете. Красавин по обыкновению молчал, Бургардт имел разсеянный вид и выбивался из сил один Васяткин, но из этого ровно ничего не выходило. У всех невольно явилась мысль о Саханове, который всегда являлся душой общества и сумел-бы расшевелить всех. Разговор тянулся вяло. Говорили о скачках, вспоминали чудную серую кобылу "Баловень", которая проиграла только благодаря искусству красавинскаго жокея Чарльза и т. д. Бургардт несколько раз пытался наблюдать мисс Мортон, но она точно вся сеживалась, когда замечала его взгляд. Вообще, она сегодня была какая-то странная, и наблюдавшая ее в свою очередь Ольга Спиридоновна строго подбирала губы и поднимала брови, как тетерька. -- А вы когда думаете кончить свою Марину? -- спрашивал Красавин, обращаясь к Бургардту. -- Право, не знаю, Антип Ильич... Мне в последнее время как-то не работается. -- Да? Но, ведь это всем художникам так кажется, Егор Захарович. Мне нравится барельеф, и я с удовольствием поставил бы его у себя в столовой, знаете, у той стены, где сейчас торчат эти дурацкие рыцари... Бургардту показалось, что Красавин говорит с ним несколько иначе, чем говорил раньше. Неужели он уже успел что нибудь заметить? Конечно, он в искусстве только диллетант, но у него есть известное чутье и плохую