е. Анита, ты дашь мне слово читать одну главу из Библии каждое воскресенье, как мы делали до сих пор, и когда сделаешься большой, то поймешь, что мисс Гуд не могла поступить иначе... Старый джентльмэн Гаузер страшно разсердился, когда Бургардт вышел в гостиную с заплаканными глазами, и только развел руками. -- Это -- сумасшедшая женщина!-- выкрикивал старик, бегая по комнате маленькими старческими шажками.-- Я сейчас пойду к ней и поговорю... Да, я поговорю. Это безумие... это... это... -- Нет, ради Бога не ходите, -- уговаривал его Бургардт.-- Ей необходимо успокоиться... Она взволнована. Доктор обиженно замолчал, простился довольно сухо, не взял денег за визит и, одеваясь в передней, проговорил: -- Эта женщина меня возмущает... да... Это... это... я не знаю, как это назвать! Мисс Гуд очень страдала, но оставалась спокойной. Полосы тяжелаго забытья сменялись светлыми минутами сознания, и в одну из таких минуть она послала Аниту за отцом. Это было вечером. Бургардт и Анита обедали одни, и им казалось странным, что стул, на котором мисс Гуд сидела восемь лет, остается пустым. За день Бургардт страшно измучился, и ему было тяжело идти в детскую. Анита вошла вместе с отцом, но мисс Гуд заметила ей с обычной строгостью: -- Анита, ты выйдешь... Детям не следует слышать все, что говорят между собой большие. Анита выбежала со слезами, и Бургардта поразила эта жестокость больной. -- Это так нужно...-- ответила ему она на его немой вопрос.-- Я ее очень люблю, и в свое время она узнает все... С трудом переведя дух, мисс Гуд продолжала: -- Да, я ухожу из здешняго мира... И мне хотелось вам сказать, Егор Захарович... Вы знаете, что я никогда не вмешивалась в ваши личныя дела, но сейчас мой долг велит мне сказать... Много думала... Я понимаю, что художники не могут жить, как живут обыкновенные люди... Им нужны впечатления... Я не осуждаю и не желаю осуждать... Но я всегда боялась, что в ваш дом может войти не достаточно корректная женщина... Как мужчина -- вы еще молоды, и может случиться все... да... Но я боюсь за Аниту... Она вступает в свой критический возраст, когда нужна твердая рука... Пожалейте и поберегите ее... Возьмите себя в руки... Я знаю, что вы по душе хороший и очень добрый человек, но у вас, к несчастию, мягкий русский характер... Последнее меня убивает... -- Мисс Гуд, поверьте, что для Аниты будет сделано все, что я в силах сделать... Кажется, вы меня не можете упрекнуть в чем-нибудь... -- К несчастию, у нея такой-же добрый характер, как и у вас.. Я отлично сознаю, что говорю. Мисс Гуд несколько времени лежала с закрытыми глазами, охваченная истомой. Потом она поднялась, оперлась локтем на подушку и заговорила: -- Я позаботилась об Аните... К вам приедет из Лондона моя племянница, тоже мисс Гуд... Жаль, что она немного молода... Но это пройдет. Она займет мое место. Она такая-же девушка, как и я, т. е. по английски это называется spinster, а по русски -- третий пол. Нас много таких девушек в Англии... Молодые люди уезжают в колонии, а мы остаемся. Половина девушек остается без мужей и расходятся по всему свету искать работы... У меня был жених, я ждала его десять лет, а он умер в Индии от желтой лихорадки... Другия английския девушки тоже ждут долгие-долгие годы своих женихов... Ваши русския девушки этого не знают... О, им хорошо, и Аните будет хорошо. Вы художник, а не подозреваете, что ваша Анита -- красавица... я знаю, что вы считаете ее дурнушкой, но вы ошибаетесь... Мисс Гуд хотела сказать еще что-то, но слабо махнула рукой. Ее оставляли последния силы. Когда Бургардт вышел в гостиную, его удивило, что там сидел доктор Гаузер и читал свою немецкую газету. Он даже захватил с собой ермолку и трубку. -- Что наша упрямая женщина? -- спросил он с особенной, виноватой кротостью в голосе.-- О, я много думал о ней... Когда Бургардт обяснил все, доктор Гаузер поднял палец вверх и проговорил: -- Я теперь понимаю упрямую женщину... да. Она имеет свое полное право... да. В виду решительнаго отказа мисс Гуд сделать операцию или созвать консилиум, старый медицинский джентльмэн решил, что он с своей стороны не имеет права оставлять больную и поэтому приехал с тем, чтобы провести всю ночь около нея. -- Она сейчас бодрится, а потом будет слабость, -- обяснил он Бургардту.-- Да, большая слабость... Я это хорошо знаю, потому что много лечил в свое время. Бургардт и Гаузер просидели в гостиной целую ночь. Положение больной быстро ухудшалось. Полосы забытья увеличивались. Являлся тяжелый изнуряющий бред. Доктор и Гаузер дежурили у постели больной поочередно, а когда она забывалась -- сидели в гостиной и разговаривали вполголоса. -- Что такое жизнь? -- спрашивал старик.-- Что такое смерть? С точки зрения философской, как говорит Шопенгауэр, это явления безразличныя... да. Что такое наше горе или радость? То же самое... Мы совершенно напрасно боимся смерти, потому что это только наша точка зрения, что смерть почему-то ужасна. В гостиной стоял полусвет, немецкая трубка Гаузера хрипела, слышно было, как в столовой тикали часы. Бургардту нравилось, как говорил старый немец, и ему казалось, что он такой славный и что он давно его знает, и что у них есть общия мысли.