ХХШ.
Доктор Гаузер по прежнему бывал у Бургардта довольно часто, но как-то случалось так, что он появлялся именно в те часы, когда хозяина не было дома. Может быть, это была простая случайность, но мисс Гуд это не нравилось, и она не отпускала от себя Аниты. Старик проявлял по отношению к ней особенную внимательность и даже привозил конфекты, причем мисс Гуд краснела и строго говорила доктору: -- Это лишнее, г. Гаузер... да. Вы испортите характер Аниты... Анита очень удивлялась, что конфекты привозились именно ей, но находила такой обычай очень хорошим, потому что любила конфекты. Потом у нея явилось сомнение в адресе, по которому приносились в их дом конфекты, и начала следить за поведением своего стараго друга. Закончилось это наблюдение открытием, что старик Гаузер влюблен в мисс Гуд. Анита в этом не сомневалась, хотя и молчала с лукавством маленькой обезьянки. Но появилось и неопровержимое доказательство. Раз утром Анита ворвалась в кабинет к отцу нея красная от душившаго ее смеха. -- Папа, милый, посмотри, что это такое... Она подала отцу листок почтовой бумаги с виньеткой из незабудок. Он был исписан убористым старческим почерком и в заголовке стояло: к ней. -- Что это такое?-- удивлялся Бургардт. -- Прочитай, папочка... Это ужасно смешно. Это было самое удивительное произведение, какое только случалось Бургардту когда нибудь читать. "Я был степным ветром, Я поднимался утренним туманом, Я падал на истомившуюся от зноя землю дождем, Я был соловьиной трелью и хрипеньем умирающаго, Я летел в небо птицей и рычал в лесу зверем, Я был голубым цветочком в руках невинной девушки, Я заглядывал в ея спальню лучем утренняго солнца, -- Я был всем, потому что я -- все... Я -- все, потому что полюбил тебя. Я любил тебя, когда еще ты не родилась на свет". Под этим набором фраз стояла черта и под ней приписка, сделанная другой рукой: "И я плакал... как старый швейцарский сыр!" Бургардт прочитал несколько раз написанное и, возвращая листок Аните, проговорил: -- Это бред какого-то сумасшедшаго... -- Нет, папочка, это писал Гаузер... Написал и забыл в столовой на столе. Может быть, он это сделал с намерением... А после него приходил Саханов, прочитал и сделал приписку. Ты узнаешь его руку? -- Да, да... Теперь и я начинаю понимат: старик хотел пошутить... -- Нет, папа, он писал серьезно... Бургардт засмеялся в свою очередь, когда Анита ушла. Милый старикашка был влюблен, но не мог никак поладить с риѳмами и притом написал по русски, а мисс Гуд читала только по английски. Всего вероятнее, что это был только конспект для будущаго произведения, и старик просто забыл его в столовой. Примечание Саханова заставило Бургардта хохотать до слез. -- Вот комики! -- повторял он. По настоящему следовало бы вернуть этот листочек автору, но это было невозможно, благодаря примечанию Саханова. -- Да, любовь всесильна...-- думал Бургардт.-- Бедный Гаузер!.. Он опоздал как раз на тридцать лет... По пути Бургардт припомнил, что и сам он тоже опоздал лет этак на пятнадцать. Ему начинали иногда приходить в голову мысли о старости. Да, она близилась, безпощадная, холодная, жалкая в собственном безсилии... Это особенно чувствовалось, когда мисс Мортон смотрела на него такими пытливыми глазами. Она, вообще, держалась неровно и бывали такие дурные дни, когда точно замерзала. Сядет куда нибудь в уголок, закутается в шаль и точно ничего не видит, что делается кругом. По отношению к Бургардту эта неровность проявлялась особенно рельефно. То она ласкалась, как котенок, то смотрела на него совсем чужими глазами, точно удивлялась, что он в одной комнате с ней. Бургардт бывал теперь на Морской каждый день и часто мучился совершенно нелепыми вещами. Так мысль о старухе Мортон положительно его убивала. А если она не в Англии, а где нибудь в Петербурге, чего могла не знать и сама дочь? Может быть, с другой стороны, что она потихоньку навещает дочь, что тщательно скрывается обеими вместе. В самой обстановке комнат чувствовалось что-то подозрительное и то неуловимое нечто, когда люди живут не по средствам или добывают их каким нибудь нелегальным путем. Кстати, о средствах он как-то раньше совсем не думал. Чем живет, в самом деле, эта мисс Мортон? Спросить ее прямо об этом он не решался. -- Эта обстановка хозяйки комнат, -- обяснила однажды девушка, угадывая мысли Бургардта. Вот вам и разгадка: зачем было старухе Мортон прятаться, когда она могла взять комнату для себя отдельно, чтобы не компромметировать своим присутствием дочь. Но, ведь, за комнату нужно платить, деньги нужны на костюмы и просто на мелочные расходы? Потом Бургардт заметил у мисс Мортон несколько очень дорогих безделушек, как брошь и серьги с изумрудами, кольца и браслеты, и ему было неприятно, что она прятала их от него, как ему, впрочем, казалось, а в действительности могло выходить и случайно. Бургардт заметил, что все эти безделушки совершенно новыя, сделанныя по специальным рисункам. Одним словом, что-то было, чего он не понимал, как не понимал иногда холоднаго выражения лица мисс Мортон, какого-то особеннаго способа щурить глаза и особенно улыбаться. Последняя особенность серьезно его огорчала, точно каждая такая улыбка убивала ту мисс Мортон, которую он так безумно любил. Раз, встретив на улице Васяткина, Бургардт остановил его. -- Ужасно тороплюсь, Егор Захарович, -- предупредил его Васяткин.-- Представьте себе: Иванов умер... да... Завтра похороны. -- Какой Иванов? -- Ах, какой вы... Ну, он постоянно бывал у Кюба и на скачках. Его все ресторанные татары знают... Он, кажется, играл на бирже. И вдруг... да... Не желаете ли сигарку? Ах, да, последняя новость: вы, конечно, читали статью Саханова? Вот это называется взять быка за рога... -- Разве она напечатана? Т. е. он говорил мне, что будет печатать осенью какую-то статью о меценатах... -- Не утерпел и напечатал, а осенью будет другая. И как написана!.. За границей одна такая статья сделала бы человеку имя. Немцы кричали бы: "пирамидаль! колоссаль!.." И заметьте, как остроумно сделано самое заглавие: "Меценат в искусстве", а не "меценаты" -- В чем же тут остроумие? -- Очень просто: назови он "меценаты" -- каждый думал бы, что это написано про других, а теперь каждый будет думать, что это именно про него. Жал, что нет Красавина, а я ему уже приготовил один экземплярчик... Ха-ха!.. Интересно будет посмотреть на его физиономию, когда он прочтет статью. Кстати, там есть некоторые намеки и по вашему адресу. Очень тонкие намеки, правда, но можно узнать. Когда они уже прощались, Бургардт спросил как будто между прочим: -- Скажите, пожалуйста, Алексей Иваныч, ведь вы знаете все на свете... Мне давеча показалось, что я встретил старуху Мортон. -- Позвольте: старуха Мортон... Это мать немушки? Нет, она в Англии... Была, но уехала. Впрочем, о ком мы говорим? Я могу перепутать... Были две старухи Мортон, обе англичанки и у каждой по красавице дочери. Ведь в этом мирке псевдонимы переходят из рук в руки, как имена скаковых лошадей. Бургардт едва отвязался от этого болтуна. Он заметил, что в последнее время его начали раздражать старые друзья. Ну, что такое сами по себе вот этот Васяткин или Саханов, -- чем дальше от них, тем лучше. Саханов хоть умный человек, а Васяткин уже совсем негодяй. Даже если взят Брасавина, то и он самая подозрительная личность. В числу удивительных особенностей последняго принадлежало то, что он не сердился на оскорбления, как было в тот пикник, когда Бургардт спьяна наговорил ему каких-то дерзостей. Положим, что на пьяных людей нельзя сердиться, но тут было и н