как старый швейцарский сыр. Это только сравнение, которое допускается всеми учителями словесности. Затем, сам по себе сыр вещь очень вкусная и для желудка полезная и, наконец, слезы доказывают только высокую чувствительность души и великое преимущество над нами всякой женщины. Вообще, я чувствую себя правым. -- Раэве хорошо читать чужия письма? -- Это было не чужое письмо, а просто, выражаясь юридически, res nullias... Прибавьте к этому, что я очень уважаю вас и что примечание, говоря между нами, довольно остроумно, что очень редко встречается в наше безцветное время. -- Я знаю, что вы остроумый человекь, но в вас все-таки не осталось ничего священнаго!-- упрямо повторял доктор и даже топал ногами.-- Вы -- погибший человек! Бургардт оставил друзей ссориться, сколько им угодно, а сам отправился сделать выговор Аните за ея предательство. Это, кажется, был еще первый серьезный выговор, который он делал дочери. Она выслушала его с удивленными глазами и, повидимому, осталась при своем коварстве. У нея на лице появилось такое же упрямое выражение, как у Гаврюши. Бургардт только махнул рукой и отправился к себе в кабинет, откуда уже слышался смех Гаузера. Недавние враги сидели на диване рядом, и Саханов, хлопая хохотавшаго старика по коленке, обяснял что-то таким тоном, каким говорят с детьми. -- Ох, я умираю!-- стонал доктор.-- Это невозможный человек... Это чудовище!.. -- Вы не подумайте, что я сказал что-нибудь действительно остроумное, -- предупреждал Саханов Бургардта тек хе тонон.-- А только получилась очень оригинальная комбинация. Милый доктор прямо отбивает хлеб у декадентов... Влюбиться в человека, который еще не родился, даже не был еще в зародышевом состоянии... -- Позвольте, г. Саханов, -- перебивал его доктор:-- вы человек развратный и не можете понять самой простой вещи... Доктор Гаузер был молод и беден и встретил девушку молодую, красивую и бедную. Да? У доктора Гаузера был только ум, и этот ум сказал ему: "не делай красивую, молодую, бедную девушку несчастной"... Так? Доктор Гаузер остался старым холостяком и потом, через тридцать лет, опять встречает ее, ту самую бедную, молодую, красивую девушку, которую раз уже любил. И сердце (тогда говорил больше ум доктора Гаузера) доктора Гаузера сказало: "Я любил тебя, когда ты еще не родилась на свет"... -- Да, это совершенно новая форма любви, непредусмотренная даже учебниками словесности. Это целое открытие, и все декаденты ахнули бы от неожиданности такой комбинации. Да, милый доктор Гаузер... И я даю только с своей стороны определение этому новому чувству: любовь-продиус. На скачках есть такой приз, который называется "продиус", т. е. записывают на приз еще не родившихся лошадей, но предполагаемых по некоторым данным к рождению именно в таком-то году. Простите за грубую аналогию, но другой я не мог подыскать. -- Господи, разве можно говорит с таким человеком?-- стонал доктор Гаузер. Бургардт только пожал плечами. Он решительно ничего смешного не находил в шутовстве Саханова и не мог никак понять веселаго настроения стараго доктора. Обяснение могло быть одно: старик впадал в детство. Вечером, прощаясь с отцом, Анита тихонько шепнула ему на ухо: -- Милый папочка, я понимаю, что поступила дурно, но не могла удержаться... -- А я забыл тебе сказать еще одно: каждая глупость ведет за собой следующую. Не следовало передавать письмо доктору, а затем еще больше не следовало подслушивать, как они будут ссориться. Наконец, ты ставишь в глупое положение людей, которые имеют право на известное уважение... -- И Саханов?-- спросила Анита, делая удивленное лицо. -- Да, и Саханов... Это обяснение только прибавило горечи. Бургардт еще раньше заметил у Аниты скептическое отношение к артистам, художникам и вообще к его друзьям, в которых она видела только одне слабыя стороны. В ней начинало сказываться чисто русское неуважение к именам, больше -- желание их унизить, развенчать и, вообще, уничтожить, как ребенок уничтожает свои игрушки.