Кристина обрела голос.
– Это и есть антипатия, – проговорила она. – Но не ко всем блузам, только к тем, которые принадлежат Ливи, потому что они накрахмалены.
– Вот, я так и знал, что должно быть какое-то объяснение, – триумфально заявил Маркус своей невестке. Он повернулся обратно к Кристине. – Накрахмален, вот как? Делия заявила, что блуза ужасна, и она не наденет ее.
– Ни за что не наденет. – Кристина поднялась. – Я не подумала объяснить это горничной. Я пойду и найду одну из блуз Делии – ненакрахмаленную – и…
– И найдите еще одну для себя, – подсказал он. – Вы же не захотите испортить свое платье драконьей краской.
Да, конечно, и еще один для себя. Маркус пришел только потому, что хотел передать ей детей с рук на руки. Решительно подавив приступ разочарования, она поторопилась выйти из комнаты, чтобы найти треклятые блузы.
Глава 2
Маркус намеревался оставить детей на попечение Кристины, и отправиться туда, где смог бы привести мысли в порядок – потому что похожие на ангелочков близнецы расстроили их до тревожной степени.
Он обнаружил, что присматривать за маленькими девочками совсем не то же самое, что играть с шумными и драчливыми маленькими мальчиками. Кристина назвала своих дочерей сорванцами, но для Маркуса они казались хрупкими, как фарфоровые куколки. На улице он обнаружил, что волнуется сначала о том, что девочки недостаточно тепло одеты, а затем – что им слишком жарко, и, как следствие, они могут простыть. Каждая игра казалась слишком грубой; любое место, которое он раньше считал абсолютно безопасным для детей, внезапно стало чревато опасностями.
Понимая, что его беспокойство абсурдно, он воздержался от каких-либо действий, и, как и следовало ожидать, никакой трагедии не произошло, никто даже не поцарапал коленку. Но все равно, Маркус провел все это время на грани паники.
Когда они наконец-то оказались в безопасности в помещении, он едва начал расслабляться, когда Делия закатила истерику по поводу блузы, отчего в его голове снова зазвучали тревожные сигналы.
Маркус сдался и отправился за их мамой – и столкнулся с другими, гораздо худшими трудностями.
В гостиной его застигли врасплох, потому что Кристина покраснела, когда он заговорил с ней, а ее румянец притянул его слишком близко. Запах лаванды струился вокруг нее, и, пока Маркус наблюдал за нежно-розовой краской, медленно заливающей ее шею, к нему снова подкрался призрак давно изгнанных воспоминаний.
Однажды, в этой самой комнате, Маркус хотел прикоснуться губами к покрасневшей коже ее шеи, но не осмелился, только стоял и позволял ее запаху проникать в его кровь и сводить с ума.
Несмотря на все усилия избавиться этого воспоминания, оно все еще маячило в его сознании. Румянец давно исчез с лица Кристины, и сейчас она выглядела довольно холодной, сосредоточенной на рисовании. Маркус сидел на другом конце стола, стоявшего в детской, его племянники прилежно работали по обе стороны, но он не мог сконцентрироваться.
Комната была уютной и теплой. Время от времени запах лаванды подкрадывался к нему, а затем исчезал. Если бы этот запах только решился и выбрал одно из двух – оставаться или нет – то Маркус тоже смог бы примириться с ним и начал бы работать – или вышел бы из комнаты. Но ее запах продолжал появляться и исчезать, оставляя его в неуверенном и беспокойном состоянии.
Когда он уже в сотый раз поднял голову, то обнаружил, что Делия рассматривает его, причем так серьезно, что он не мог не улыбнуться. Она ответила ему озорной улыбкой. Затем девочка соскользнула со стула и засеменила к нему. Она остановилась рядом и приподнялась на цыпочки, опираясь одной рукой о предплечье Маркуса, пытаясь вглядеться в его картинку, лежащую на столе.
Маркус поднял ее и посадил к себе на колени. Ему даже не пришло в голову спросить, хочет ли она там оказаться. Он поступил рефлексивно. И, должно быть, это действие оказалось правильным, потому что Делия расположилась на его коленях как дома и предложила помочь. Даже для семилетнего ребенка было ясно, что он не достиг какого-либо успеха в рисовании.
– Я могу полоскать для вас кисточку, – проговорила она, – и помогу вам выбирать цвета.
Ливи обиделась на эти слова.
– Ты не знаешь, какие нужны цвета. Твой дракон – розовый с голубым.
– Может быть, мистеру Грейсону нравятся розовые с голубым драконы, – проговорила Кристина. – А если нет, то он вполне может сказать твоей сестре об этом. Смотри за тем, что ты делаешь, Ливи. Хвост твоего дракона готов перебраться с бумаги на стол.
Ливи нахмурилась.
– Я его испортила. – Игнорируя ободряющий шепот матери, девочка сползла со своего стула, схватила рисунок и засеменила к Маркусу.
– Он испорчен, – заявила ему Ливи, ее лицо приняло печальное выражение, когда она подняла рисунок вверх. – Делия заставила меня испортить его.
– Я этого не делала, – проговорила Делия.
– Он не испорчен, – произнесла Кристина, – и нечего досаждать мистеру Грейсону.
– Дракон всего лишь поврежден, – отметил шестилетний Робин.
– Дядя Маркус исправит его, – утешил Ливи его брат, потрепав ее по голове со всем снисходительным превосходством восьмилетнего возраста.
– Тебе придется самой исправлять его, – заявила Делия. – Я помогаю мистеру Грейсону с его драконом.
Маркус услышал слабый, задушенный звук, подозрительно напоминавший смех, с другого конца стола. Но когда он бросил взгляд в ту сторону, выражение лица Кристины стало совершенно серьезным.
– Ты заставила меня испортить рисунок, – обвинила Ливи сестру. – Ты шептала секреты мистеру Грейсону и подсказывала неправильные цвета.
Еще один приглушенный смешок. В этот раз он разглядел, что у Кристины подергивается уголок рта. Этим все и ограничилось. Ни упрека девочкам, ни помощи в том, чтобы установить перемирие.
Маркус взял рисунок у Ливи и рассмотрел его.
– Он вовсе не поврежден, а просто не такой, как все, и поэтому интересен. Мне кажется, что твой дракон имеет что-то вроде странного и загадочного изгиба на хвосте.
Ливи придвинулась ближе и, положив руку на его ладонь, опустила рисунок на уровень своих глаз для тщательной проверки.
– Что такое «изгиб»? – спросила она. – Это красиво?
Маленькая ручка на его руке подсказала Маркусу, в чем дело: если Делия сидит на его коленях, то там же должна сидеть и Ливи.
– Давай я покажу тебе, – сказал он. Маркус переместил Делию на одно колено и посадил Ливи на другое. Пререкания тут же прекратился.
Взяв свою кисточку, он закончил хвост дракона, заставив его закручиваться вверх, в том пространстве, которое Ливи оставила для неба.
Делия забеспокоилась.
– Теперь ее дракон красивее, чем мой, – пожаловалась она.
– Нет, этого не может быть, – ответил он. – Я уверен, что твой дракон очень красив.
Делия покачала головой.
– Нет. Мой дракон ужасен.
– Так как вы выдвинули мистера Грейсона на роль главного художника, то мы должны позволить ему судить об этом. – В голосе мамы девочек прозвучала резкость, а ее лицо слегка раскраснелось, когда она подняла рисунок Делии, чтобы Маркус смог рассмотреть его. Он задался вопросом, не рассердилась ли Кристина, а если так, то на кого именно она сердится.
– Это очень красиво, – проговорил Маркус, переводя взгляд с рисунка на женщину. Он помнил этот утонченный оттенок: розовый цвет, просвечивающий сквозь алебастр. Когда он в первый раз осмелился взять ее за руку, Кристина покраснела именно таким образом, но не отстранилась. Он держал ее маленькую, обтянутую перчаткой руку так бережно, словно это была самая хрупкая яичная скорлупа в мире, и умирал от счастья в течение этого момента, окончившегося слишком быстро. Потом они услышали, что идут другие гости, и Маркусу пришлось отпустить ее руку и притвориться, что он только что, случайным образом, встретился с Кристиной в саду.