– Я думаю, что вы сделались… выше, с тех пор, как я в последний раз видел вас, – задумчиво произнес Маркус. – Это было – когда же именно? – много лет назад, во всяком случае. Сколько вам тогда было лет – шестнадцать, семнадцать?
– Восемнадцать, – ответила она. – Я была на год моложе Пенни. – Кристина повернулась к Пенни за подтверждением, и вздрогнула, обнаружив, что ее подруга покинула диван и отошла в другой конец комнаты, разговаривая с Джулиусом. Кристина спокойно повернулась обратно к Маркусу. Тот изобразил легкую, веселую улыбку.
– Но вы правы насчет моего роста, – проговорила она. – Я подросла еще на полдюйма. Вы невероятно наблюдательны.
В его глазах вспыхнули огоньки.
– Я не имел в виду ничтожные полдюйма. Должно быть, я спутал вас с какой-то другой девушкой. Насколько я припоминаю, их было очень много.
– Ах, что ж, вы не должны обращать внимания на эту ошибку, – ответила Кристина, ее голос был пронизан сочувствием. – В преклонном возрасте память часто подводит – с этим ничего нельзя поделать.
Выражение его лица осталось спокойным, но на подбородке задергался мускул перед тем, как он произнес в ответ:
– Очевидно, что этим недостатком вы не страдаете. Ваша память и в самом деле твердая. Вы вспомнили не только, сколько вам было лет, но и каков был ваш точный рост.
Кристине отчаянно захотелось швырнуть заварочный чайник в его самодовольное лицо. Вместо этого она улыбнулась.
– Вскоре после свадьбы Пенни с меня снимали мерки для свадебного платья. Не могу представить, чтобы нашлась женщина, которая не помнит, какой у нее был размер, и сколько ей было лет, когда она выходила замуж.
Кристина ощутила, как Маркус замкнулся в себе еще до того, как он выпрямился и подтянул к себе длинные ноги.
– Да, конечно, – сурово выговорил он. – Я совсем забыл об этом.
Кристина начала это, сказал себе Маркус, закрепляя бриллиантовой булавкой шейный платок. Она сидела на диване с холодным, отстраненным и недосягаемым выражением, слушая, как Пенни говорит о нем так, словно он – невоспитанный ребенок. Но Кристина так же сумела и закончить это, признался он себе, когда отвернулся от зеркала.
Ему хотелось только взволновать ее, заставить ее покраснеть, получить какой-то намек на то, что она помнит, хоть что-то. Вместо этого Кристина обнаружила и поразила его в уязвимое место, которое не должно было существовать: всего лишь три месяца спустя после того, как отшвырнула его в сторону, она вышла замуж; у Маркуса ушло в три раза больше времени на то, чтобы вылечить разбитое сердце. Напоминание было болезненным. Этого не должно было случиться, но случилось.
Происходило слишком много того, что не должно было произойти.
Он провел больше часа, одеваясь к обеду, тогда как эта процедура должна была занять всего четверть часа. Маркус потратил почти двадцать минут на то, чтобы выбрать булавку для галстука – словно Кристину интересовало, что он наденет, словно его самого волновало, отвечает он или нет ее стандартам элегантности.
Совершенно ненужным жестом одернув манжеты, Маркус направился к двери, а затем остановился, его пальцы застыли в нескольких дюймах от дверной ручки, когда он услышал в коридоре голоса Кристины и Пенни.
Маркус не вышел из комнаты, пока голоса не стихли. Потом он отправился в комнату племянников и провел там четверть часа, развлекая их загадками и шутками, вместо того, чтобы, как обычно, пожелать им с порога спокойной ночи.
Он задолжал им это внимание, сказал себе Маркус, когда вышел из комнаты. Весь день он был сосредоточен на близнецах, а дети чувствительны к подобному непредумышленному пренебрежению – как это показало поведение девочек в детской.
Маркус был уверен, что не сделал ничего – во всяком случае, намеренно, – чтобы завоевать привязанность девочек, не говоря уже о том, чтобы подманивать их к себе в детской. Они просто пришли… как когда-то пришла к нему их мама, много лет назад.
Тогда он верил, что и она тоже ощущает это притяжение между ними, и чувствует неизбежность, когда встречаются их взгляды. Боже, каким же он был помешанным юным глупцом. Очевидно, что все, что влекло Кристину к нему – это любопытство или тщеславие. Ведь он держался в стороне от нее, когда все остальные мужчины не могли устоять; естественно, что такое поведение заинтриговало ее.
А вот то, что видели в нем ее дети, значило намного меньше. Дети часто испытывают симпатии и антипатии по причинам, которые взрослые редко могут понять. Делии он понравился точно так же, как ей нравились розовые и голубые драконы; Ливи – по той же причине, по которой она любила накрахмаленные рабочие халаты. Эти разумные взрослые размышления вызвали у него прилив тоски.
Маркус задержался у лестницы. Ему и в самом деле нужно пожелать спокойной ночи и девочками тоже. Нужно относиться ко всем одинаково, хотя они и были для него детьми чужой женщины.
Он направился в гостевое крыло, еще размышляя над этим. Пройдя половину пути по коридору, он ощутил, что его одолевают опасения, и замедлил шаг. Но из их открытой двери в коридор струился мягкий свет, маня к себе его неохотно двигающиеся ноги.
Маркус добрался до двери и заглянул в комнату. Несмотря на то, что в спальне горела свеча, девочки укрылись одеялами с головой.
Он снова ощутил укол горечи, и попытался побороть его, потому что две маленькие девочки, как и должны были, уже легли спать. Маркус все равно заговорил, произнося слова шепотом:
– Спокойной ночи, мои дорогие.
Две льняные головки высунулись из-под одеял.
– О, вы пришли, – воскликнула Делия. – Я же говорила тебе, – упрекнула она сестру.
– Ты не говорила, – ответила Ливи. – Ты сказала «может быть». Я тоже сказала «может быть».
Он не должен был ощущать такое удовольствие от их слов, но именно так и произошло, и весь взрослый здравый смысл в мире не смог бы удержать Маркуса от того, чтобы войти в комнату и насладиться их ворчливым приветствием.
– Я надеюсь, что вы не спите не потому, что ждали меня, – проговорил он, хотя втайне надеялся на это.
Их белокурые головки согласно кивнули.
– О, Господи, – воскликнул Маркус. – Так дело не пойдет. В следующий раз я должен буду одеваться намного быстрее. Боюсь, что сегодня у меня на это ушло больше времени, чем положено.
– У мамы на это уходит несколько часов, – сказала Делия. – Сначала нужно надеть все эти нижние вещи, а потом – то, что поверх них.
– Да, – согласилась Ливи. – Сначала сорочка, потом корсет, чулки и нижние юбки, и…
– Дамские предметы одежды могут быть очень сложными, – торопливо прервал ее Маркус, в то же время пытаясь избавиться от соблазнительного образа, который слова Ливи вызвали в его сознании. – Хотя костюм джентльмена намного проще, он должен справиться с шейным платком, который не так-то просто завязать должным образом.
Ливи внимательно изучила его шейный платок.
– У вас там звезда, – проговорила она. – Мне нравятся звезды.
Она имела в виду бриллиантовую булавку. Эта булавка была слишком безвкусной, решил Маркус, слишком бросающейся в глаза. Кто-то может решить, что он пытается произвести впечатление… на кое-кого.
– Это не звезда, – заявила Делия сестре. – Это бриллиант.
– Звезда, – настаивала Ливи.
– Бриллиант. – Делия толкнула Ливи локтем в руку.
– Знаете, что я думаю? – Маркус вмешался прежде, чем разногласия смогли перейти в насилие. – Может быть, звезды – это бриллианты, которыми ангелы украшают небеса. Может быть, иногда они роняют их, и бриллианты падают вниз до самой земли.
Две одинаковых пары голубых глаз внезапно снова уставились на него.
– О да, – сказала Делия. – Те, что иногда падают с неба. Мы видели это, не так ли? – спросила она у сестры. – Прошлой ночью мы видели, как упала одна звезда.