— Можешь засыпать снова, — сказал Джон.
— Проваливай, — сказал Оск и снова закрыл глаза. Джон нажал кнопку, чтобы задернуть шторы, когда безголовая фигура вышла за дверь, Оск вздрогнул и натянул на себя одеяло.
Джон шел по коридору. В одной из комнат, куда он не входил, герцогиня Петра стояла у окна, глядя поверх городских крыш богатых домов купцов и промышленников, поверх похожих на муравейники зданий, где жили ремесленники, клерки, секретари, кладовщики, а ниже их — вонючие переулки Адского Котла.
Утреннее солнце горело в ее рыжих волосах, белило ее лицо. Она приоткрыла окно, и ветер колыхал ее голубое платье, пока она рассеянно касалась дымчатого камня на серебристой цепочке, висевшей на ее шее.
Джон все шел по коридору.
Еще за одной дверью старая королева лежала на груде матрацев, угнездившись в центре огромной, в форме морской раковины, постели. Ее белые волосы были свернуты в узлы по бокам головы, рот слегка приоткрылся. Она дышала со свистом. Над постелью висел портрет последнего короля Олсена. На ночном столике стояло дешевое в ладонь величиной плохо нарисованное изображение ее сына, короля Оска. Она потянулась во сне, ударила по нему, а затем ее рука упала на край постели.
В соседней со спальней королевы-матери комнате Лит, принц королевской крови, наследник и претендент на трон империи Торомона, сидел в пижаме на краю постели и протирал глаза.
Тонкие ноги четырнадцатилетнего мальчика висели неуклюже и сонно. Как и его брат, он был хрупок и светловолос.
Все еще моргая, он надел белье в брюки, застегнул рубашку, взглянул на часы и нажал кнопку интеркома.
— Я проспал, Петра, — извинился он. — Но теперь встал.
— Ты должен научиться вставать вовремя. Помни, что ты наследник трона Торомона. Не забывай этого.
— Хотел бы забыть. Иногда.
— Никогда не говори так. Никогда даже не думай такого.
— Прости, Петра, — сказал Лит. Его кузина-герцогиня как-то странно вела себя с тех пор, как два дня назад прибыла из своего островного государства. Она была на пятнадцать лет старше его, и из всех членов семьи была для него самой близкой. С нею можно было забыть о короне, которая всегда как бы качалась над его головой. Его брат был слаб здоровьем, и даже, как поговаривали, не в своем уме. Однако, сейчас сама Петра указывала на золотой обруч королевства Торомона. Это казалось изменой.
— Во всяком случае, я здесь. Что ты хочешь делать?
— Пожелать тебе доброго утра, — улыбка в ее голосе вызвала ответную и на лице Лита. — Помнишь, что я рассказывала тебе вчера о заключенных в тетроновых рудниках?
— Конечно. Я долго не мог уснуть, все думал об этом.
— Ну, — сказала Петра, — когда стража сменилась, стражник стал спускаться, и его захлестнула веревка. Другой стражник побежал кругом, посмотреть, что случилось. Беглецы бросились через обыскивающий луч в лес и... — она помолчала. — Во всяком случае, один. Двух других поймали. И убили.
— Да? И это все?
— Примерно.
Накануне вечером, они сидели тогда в саду, через час после наступления темноты, и она подробно рассказывала о попытке трех заключенных бежать с рудника. Она закончила тем, как трое скорчились у лестницы, в темноте, под дождем, ожидая возможности броситься в лес.
— Что ты имеешь в виду? — вчерашний рассказ был полон деталей: обращение с заключенными, их старания прорыть туннель, предосторожности, предпринятые ими: зримые описания тюрьмы, заставлявшие его вздрагивать, словно он сам жил в этих промозглых лачугах. — Нельзя же закончить вот так! Каким образом их поймали! ? Который убежал? Круглолицый с веснушками? Как они умерли?
— Тяжело, — ответила Петра. — Нет, веснушчатого поймали, и хромого тоже, утром принесли их тела и бросили в грязь перед бараками, чтобы отбить у других охоту к таким попыткам.
— Ох! А как насчет убежавшего?
— Лит, я хочу предупредить тебя: в скором времени ты, может быть, втянешься в приключения и захочешь забыть некоторые вещи, вроде того, что ты принц Торомона. Но ты не забывай этого, Лит. Не забывай.
— Какие приключения, Петра?
Она опять не ответила на его вопрос.
— Помнишь, я описывала тебе тюрьму? Что бы ты сделал, если бы был королем и правил этими заключенными, с их гнилой пищей, крысами, ежедневной четырнадцатичасовой работой в рудниках?
— Ну, я не знаю, Петра, — неохотно ответил он. — Наверное, поговорил бы с Советом и выслушал, что скажет Черджил. Наверное, все зависело бы от личности заключенных, от их вины и от того, конечно, как люди относятся к этому. Черджил всегда говорит, что ничего нельзя делать второпях...
— Я знаю, что говорил Черджил, а что я говорила, ты помнишь?
— Как насчет третьего, который убежал?
— Он... он вернулся в Торон. — У него, наверное, была куча приключений. Что с ним случилось, Петра? Расскажи!
— Вообще-то он ухитрился избежать приключений. Он шел очень быстро. Проскочив освещенные зоны, он нырнул в джунгли и почти сразу же разделились они. Черноволосый повернулся и пошел в не правильном направлении, пока не вышел из леса, прошел мимо рудников и сделал добрых пять миль по каменистой почве. Когда стало достаточно светло, он сообразил, что идет к радиационному барьеру. Вдали, как черная рука, цепляющаяся за горизонт, лежали руины Тилфара, Мертвого Города.
— Как же его не убила радиация?
— Вот и он о том же подумал. Он считал, что если он подошел так близко, чтобы видеть этот город, он должен был бы умереть еще за несколько миль до этого места. Он устал, но был жив. Наконец, он решил, что вполне может идти к городу. Он сделал несколько шагов и кое-что услышал.
Интерком замолчал. Лит выждал время, достаточное для драматической паузы, и спросил:
— Что он услышал?
— Если ты когда-нибудь услышишь это, ты узнаешь.
— Ну скажи, Петра, что это было?
— Это все, что я знаю об этой истории. И это все, что тебе нужно знать. Может быть, я смогу закончить ее, когда вернусь с бала.
— Пожалуйста, Петра...
— Пока все.
Они помолчали.
— Петра, а приключение — это война? И потому ты говоришь, чтобы я не забывал?
— Просто я хочу этого, Лит. Давай, поговорим о чем-нибудь другом. Только обещай мне напомнить этот рассказ, и то, о чем я тебя просила.