— Сегодня утром, — сказал Браун.
— Если он владеет искусством, то он знает, что мы здесь, — ответил Лукка. У него был отстраненный взгляд заклинателя, готовящегося к работе. Браун пожал плечами и сел в седло.
— Оставайся со мной, — велел Длинная Лапища донне Беатрис.
— А то у меня есть выбор. — В ее тоне не было горечи, только обычная крестьянская покорность судьбе.
— Sì, ma donna. Ты можешь просто уехать.
— И чем бы я занималась? Стала бы шлюхой или поломойкой? — Она посмотрела на темное небо на юге. — Для одного я слишком стара, а другое слишком скучно. Стану убийцей, что ли.
Али-Мохаммед спал, и патриарх разбудил его свистящим шепотом.
— Враг близко.
Али-Мохаммед так и не понял — действительно ли патриарх в ужасе и боится миражей, или же он обладает тайным знанием. Но глаза его так жутко светились зеленым, что пришлось предположить второе.
— Я достану лошадей, — сказал бывший мамлюк, спуская ноги на пол.
— Нет. Ты не дашь им преследовать меня. Мне нужен час или около того. Давно нужно было это сделать.
Али-Мохаммед уже собирался возразить, но кончик пальца патриарха лопнул, и оттуда выскочил тонкий, похожий на шип розы коготь. Патриарх поскреб щеку, и у Али-Мохаммеда пропали всякие желания.
— Вот, — сказал М’буб Али.
Они спешились. Их было около дюжины: Длинная Лапища и Лукка, Браун и женщина, М’буб Али и семеро конных юношей.
— Мы подержим лошадей, — сказал Длинная Лапища. Браун кивнул.
Он смотрел на каменный дом высоко на склоне холма. Полдень недавно миновал, по долине внизу прокатился гром, и совет Фиренции только что согласился выдать Изюминке сорок тысяч дукатов золотом и триста телег зерна в обмен на то, что она уйдет.
— Подождем дождя, — сказал Браун.
— Он творит заклинания, — сообщил Лукка, и его лицо немного расслабилось. — Господи Иисусе, какой он странный. Никогда не видел…
В каменном домике вспыхнул цветной взрыв.
Красно-золотой щит Лукки возник из ниоткуда, но ярко-красное заклинание прошло мимо. А потом ударила гроза. Загрохотал гром, сверкнула молния. Этрусская женщина упала на колени прямо на дорогу и начала молиться.
Небо приняло странный цвет. Дождь хлынул водопадом, заглушая все звуки и почти заглушая мысли. Браун показал рукой, и они с Луккой двинулись вдоль каменной стенки, огораживавшей поле. Промокший М’буб Али улыбнулся Длинной Лапище.
— Отличная у тебя работа, — сказал он и полез через другую стенку в оливковую рощу. Его люди последовали за ним.
Длинная Лапища собрал поводья всех лошадей и намотал их на пару колышков, не обращая внимания на ветер. Он уже промок насквозь, у него болели руки, но потеря лошадей убила бы их быстрее, чем стрелы или колдовство.
Дождь был каким-то неестественным. Длинная Лапища подхватил донну Беатрис под мышки, поднял ее с дороги, которая превратилась в ручей, и вытащил в относительно безопасное место у стенки вокруг оливковой рощи. Затем он перелез через стенку и открыл ворота. Он все время поглядывал в сторону домика, но видел только серую завесу дождя. Долина пропала, Фиренция скрылась, и даже следующая гора исчезла.
Длинная Лапища снова вышел на дорогу, схватил женщину и жестами объяснил, что нужно сделать. Взяв по колышку, они отвели двадцать лошадей, напуганных молниями, в оливковую рощу. Кажется, это заняло целую вечность, но женщина неплохо ладила с лошадьми. Когда все оказались за стеной, Длинная Лапища закрыл ворота.
Вдвоем они забились в угол — неплохое укрытие, если так можно назвать две стены без крыши. Длинная Лапища снял с седла тяжелый плащ и натянул его на угол — у них появилось время подумать. Дождь не попадал в крошечное убежище, хотя плащ очень быстро промок и его пришлось отжимать.
— Холодно, — сказала Беатрис.
В голове Длинной Лапищи словно играл сигнал тревоги. Он все это сделал, чтобы скоротать время, и думал, что прошло никак не меньше часа. Свет менялся. Гроза уходила, но становилось темнее.
— Оставайся здесь, — велел он и вышел под дождь. Взял с седла Лукки тяжелый плащ и закутал донну Беатрис. Она улыбнулась. Он перевалился через стенку.
Слишком стар для этого дерьма. Он видел дом. Он видел тело перед ним.