И ничего не случилось.
Красный свет сиял, как проблеск другой реальности, чем он и был в действительности. Крыша пещеры сверкала, похожая на глаз огромного насекомого — свет отражался от тысяч кристаллов, растущих на бесконечных стенах, освещенных снизу. Смотрит на Облака вошла через проход в огненную тьму.
— Ах, — сказал он. — Ничего себе.
Вспыхнул свет. Рядом со Смотрит на Облака стоял мастер Смит. Он глубоко поклонился.
— Мой милый подменыш, благодарю тебя за это прекрасное тело.
Анеас только сейчас начал различать звуки, и голос дракона казался искаженным.
Шаман-подменыш извивался, как женщина, впервые надевающая новое платье.
— Ах! Так приятно было делить с тобой тело. Столько всего интересного…
Глаза мастера Смита вспыхнули красным.
— А теперь…
И он увидел Ирину. Ее арбалет был направлен ему в висок. Она стояла футах в трех от него в потоке рыжего света, лицо ее было залито черным, а прекрасные глаза стали огромными.
— Теперь? — произнесла она стальным голосом.
— Я думал, вы мне доверяете, — сказал мастер Смит.
— Нет. Это ты должен доверять нам.
Мастер Смит поднял руки.
— Я не хочу причинять вам вред. Но теперь Эш знает, что его источник силы у меня. Все станет очень сложно. Тебе больше всех нужна моя помощь. Ты же знаешь, что у тебя в голове.
Анеас смотрел на Ирину.
— Знаю, спасибо. И все уже очень сложно. Смотрит на Облака?
— Мы должны ему доверять, — сказал подменыш. — Он мог бы убить нас всех и улететь, если бы захотел. Нельзя вечно тыкать арбалетным болтом ему в голову.
— Знаю, — спокойно ответила Ирина. — Я думаю, не нужно ли его просто убить. Но, пожалуй, не буду.
Она подняла арбалет вертикально, нацелив его в небо.
— Я не люблю, когда мне угрожают, — сказал мастер Смит.
— А я не люблю, когда меня называют отцеубийцей.
Мастер Смит посмотрел на нее и кивнул.
— Понимаю тебя. Разрешишь? Пока мне доступна вся эта прекрасная чистая сила.
Он потянулся к ней, и она вздрогнула. Анеас двинулся в их сторону, но дракон был слишком быстр.
— Вот, — сказал мастер Смит. В руке у него было черное яйцо. — Прощай.
Он размахнулся и швырнул яйцо в ад за своей спиной.
Смертоносное дыхание Эша опалило камни на берегу и в ручье, щиты Моган дрогнули, Стражи умерли в минуту спасения, а с ними золотая медведица, ждущая медвежонка, и дюжина морейских рыцарей, переживших битву с пещерными троллями, два десятка егерей, спасавшихся бегством, полсотни морейских горцев, которых злая судьба застала в тесном строю…
Эш царил в утреннем небе. Даже без хвоста он был больше, чем корабль или замок, он затмевал солнце, его огромные крылья колотили по воздуху, их кончики были черны как ночь. Он создал несколько водоворотов на поверхности реки, протянул шею, и его черный раздвоенный язык затрепетал, как знамя ада, когда дракон открыл рот, чтобы снова выдохнуть туда, где Тамсин, Экреч и Грегарио пытались спасти арьергард.
Все лошади впали в панику, исходившая от Эша волна ужаса была такова, что люди падали ниц, сама Моган просто стояла посреди ручья, не в силах действовать, огромные плечи сгорбились под тяжестью его присутствия, а Тамсин прервала заклинание, ее разум затуманился…
«Сейчас!» — ликовал Эш в момент своего триумфа.
«Сейчас?» — спросил Лот в двухстах лигах к северу.
И его спасательный канат, его нескончаемый резерв сил исчез. В следующее мгновение одно из его драгоценных яиц было уничтожено. Часть его самого погибла.
В один миг допустимый риск превратился в смертельную опасность. Эш опустился так низко, что крыльями задевал мертвые листья на осенних деревьях. Он повернул на запад, вверх по течению, туда, где огромные тучи пепла все еще поднимались над полем битвы за Н’Гару. Ему требовалось время, чтобы свернуть. Время — главный враг.
Ни одна стрела не полетела в него.
Ни одно герметическое заклинание его не тронуло.
Тамсин прижимала ладонь к горлу. Она постарела, на лице появились морщины, которых Грегарио раньше не видел, кожа туго натянулась, волосы растрепались.
— Почему мы все еще живы? — спросила она.
Грегарио смотрел на необъятного черно-коричневого дракона, уплывающего на запад в свинцовом небе. От него нельзя было отвести взгляд, как от прекрасного рассвета. Грегарио приходилось напоминать себе о необходимости дышать.
— Боже милостивый, — сказал он.