— Кажется, я недостаточно тебя загружаю, раз у тебя есть время на политическую болтовню.
— Это не болтовня, милорд, — сказал Редмид. — Мы не будем драться с Эшем, чтобы снова стать рабами.
Гэвин уронил голову на руки.
— Хорошо, Харальд. Я понял. Можем ли мы теперь вернуться к войне? Хотя нет. Иди спать. Мы выставили людей на стенах и у ворот. Утром мы выступаем.
— Одна ночь сна? Я бы сутки проспал.
— Может быть, когда-нибудь… Слушай, я тебя правда понимаю. Мы не галлейцы. И у моего брата есть планы больших перемен.
Редмид-старший усмехнулся.
— Так-то лучше. Мы же не просто сражаемся. Мы что-то создаем. Что-то новое.
— Создадим, если выживем, — устало кивнул Гэвин.
Когда егерь ушел, он закончил свое донесение и отдал его F.34.
F.34 поднялась в дождливую тьму сентябрьской ночи над Кохоктоном, приготовившись ко всем опасностям воздуха, и устремилась на восток, время от времени залетая на северный берег реки, проносясь над бесконечной армией боглинов, которые спали, беспечно распластавшись в грязи и песке, над пещерными и болотными троллями, упырями и Стражами. Незадолго до рассвета она почувствовала, что что-то большее летит на север, и повернула на юг, прочь от своей цели, которая пылала перед ней, как маяк. Увидела двух виверн в первых лучах холодного сырого рассвета и легко обогнала их. F.34 не учили различать разных созданий, она просто избежала возможной опасности, отклонившись далеко на юг, к Альбину, и, по странному совпадению, пролетела над огромным домом Уэйлендов, где в более счастливые времена лорд Грегарио давал большие пиры и отправлял правосудие.
Миновав реку Альбин, птица повернула на север и двинулась к Южному броду. Пролетела над часовней, где когда-то бывала Амиция, а сейчас, несмотря на темные времена — или благодаря им, — оказалось удивительное количество паломников, которые почти похоронили ее алтарь под цветами и подношениями.
Птица летела дальше, наступал новый день, и наконец, резко взмахнув крыльями, она опустилась на насест в северной башне цитадели. Одетый в черное и белое имперский курьер дал ей целую курицу и снял трубку с лапы. Ее работа была сделана, а вот курьер отнес тоненькую трубку этажом ниже, открыл и переписал дважды. Оригинал он вложил в новую трубку, которую унес I.31, поднявшийся в утренний воздух. Его подхватил теплый ветер, и он помчался на восток, навстречу восходящему солнцу. Первая копия досталась Е.49, который совершил самый короткий перелет за всю неделю, примерно за час добравшись до Лиссен Карак, где сообщение прочитала сама сестра Мирам.
A F.34 полетела дальше, хлопая крыльями, поднимаясь в теплом воздушном потоке все выше и выше, минуя перевал через Зеленые холмы. Ближе к вечеру она плавно заскользила над западной равниной Мореи. Посередине равнины стоял Мидлбург, и птица пролетела над крепостью, где частенько бывала. Сегодня ей выпала более важная миссия, и она летела дальше. Она устала, но ей повезло с погодой, и не успело сентябрьское солнце опуститься в облака пепла за ее спиной и осветить небо багрово-оранжевым, как птица увидела море и последним долгим нырком опустилась в руки сокольничего в вольере для посыльных в конюшнях императорского дворца Ливиаполиса. Она казалась измученной и исхудавшей. Сокольничий взвесил ее и отправил в клетку, где дремали птицы, негодные к немедленному вылету.
Трубку с ее ноги снял не простой посыльный, а сам сэр Алкей, регент Мореи. Алкей прочитал сообщение и улыбнулся.
— Три экземпляра. Готовь птицу в Арле, императору надо это увидеть.
Е34 было все равно, ей уже дали курицу. В дело вступила Е.2. Она летала на большие расстояния и очень быстро, ее почти никогда не отправляли поблизости из-за ее мощного телосложения и чрезвычайной выносливости, и теперь она трепетала от радости. Спешка в голосе господина сама по себе была поводом для радости: она полетит!
Посыльный принес ей пилюлю. Она знала, что это означает миссию. Пилюля походила на твердую золотую бусину, хотя сусальное золото было лишь проводником для герметиста, прокладывавшего путь.