— Я лев, — сказал Гармодий. — А мой бывший наставник — Шип.
А потом он ушел.
Габриэль, не поняв ничего до конца, вздохнул в безвременье и вернулся в непосредственную реальность эфира.)
— Кто ты? — спросил Эш.
— Я твой враг, — ответил Габриэль. Даже в эфире его голос звучал довольно весело. — И больше никто. Сдавайся, Эш.
— Я уничтожу тебя, — сказал Эш.
— Ты уже побежден. Ты был побежден в то мгновение, когда открылись врата. Я предлагаю тебе сохранить себя и возможность пережить долгие эпохи нашего правления и даже… восстановиться. Я предлагаю это тебе из милосердия, надеясь, что ты способен измениться.
— Вот она, воплощенная гордыня. — Эш рассмеялся. — Насекомое предлагает милосердие богу.
— Да, мы, союз насекомых, предлагаем тебе свое милосердие.
— Да плевал я на него.
— Хорошо, — согласился Габриэль. — Мертвым ты полезнее. Завтра мы победим тебя окончательно. Еще раз. Пожалей тысячи тех, кто умрет завтра. Сдайся на наше милосердие.
— Они жалкие насекомые, и ты тоже насекомое. Зачем мне их жалеть? Так устроен мир — недостойные служат воле великих. — Эш смеялся.
— Ну, тогда завтра тебя убьют и пожрут насекомые. Да будет так.
В его гостиной, кроме самого Габриэля, сидела Дезидерата.
— Гармодий в разуме Эша, — сказал Габриэль. — Как вы думаете, у него где-то припрятано еще одно тело?
— Нет. Если тело Аэскепилеса вчера погибло, ему некуда идти, — грустно ответила Дезидерата. — Ему больше некуда идти.
— Я думал предложить ему святилище. Он, кажется, не хочет этого, а в своем нынешнем положении он могущественный союзник. К тому же скоро я сам могу оказаться… нигде. — Габриэль подумал, что ему следует ужаснуться, но на самом деле история старого волшебника успокаивала.
— Я вижу, что вы на грани трансформации… И я не знаю, что сказать.
— Представьте, как себя чувствую я. — Габриэль улыбнулся, и Дезидерата улыбнулась в ответ.
— Что ж, неплохо. Возможно, у Бога есть чувство юмора.
Они оба рассмеялись. Но затем Габриэль стал грустным.
— Хорошо бы люди перестали говорить, что это мне подходит. Я бы хотел долго жить, вырастить кучу детей и предаться множеству плотских грехов. Я не святой, я не Амиция. Я убийца. Почему это происходит со мной?
— Спросите у священника, — сказала Дезидерата. — Но это очевидно происходит. Мне было бы жаль вас, но сейчас, кажется, мне следует посочувствовать Бланш. Что она будет делать? Я не могу представить.
— Я все устроил, — отрезал Габриэль, а потом смягчился. — Она будет очень влиятельной женщиной. Ладно; хватит о моей частной жизни. Вы готовы?
— У меня есть источник и хор, — сказала Дезидерата. — С учетом рыцарей, окружающих меня в реальности, Лиссен Карак непобедим.
— Последние несколько дней заставили меня всерьез усомниться в идее непобедимости. Хорошо. Идите с Богом.
Дезидерата поцеловала его в эфире:
— Ну и ну.
Габриэль рассмеялся.
Ярость Эша выплеснулась в эфир и в небо над руинами таверны. Лес щитов поднялся над альянсом. Армия стояла полукругом от усадьбы Хелевайз до Пенрита, до Альбинского хребта, до Альбинкирка. Щиты были зелеными, золотыми, темно-синими и красными. Солдаты закричали: мерзнущие люди увидели строй щитов и поняли, что произошел перелом.
— Что теперь? — спросил Гэвин.
— Теперь будем отдыхать и перестраивать войска. А утром пойдем и уничтожим его.
— Чего ты недоговариваешь?
— Так, немного. Но все это не имеет значения. — Габриэль взглянул на свою руку, чтобы убедиться, что защита Моргана работает, но его рука больше не казалась человеческой — как и лицо, в чем он убедился, посмотрев на свое искаженное отражение в легком стальном наруче.
— А в темноте он не нападет? — спросил Гэвин.
— Может, — Габриэль пожал плечами, — но теперь у нас много герметистов. Утром ему будет удобнее.
— Почему ты так уверен? — уточнил Гэвин, снова злясь на брата, как в старые добрые времена.
— Помнишь определение сражения, которое дал мой наставник по фехтованию? — Габриэль смотрел на север.
— Два полководца думают, что могут победить, но прав только один из них, — кивнул Гэвин.