- Я не считаю важным обращаться к премьер-министру: имей в виду - вовсе не потому, что министр обороны настаивает, а потому что я сам так думаю. Диверсия на самом деле неприемлема по чисто политическим соображениям. Премьер все равно откажет, ты только поставишь всех в неудобное положение.
- В толк не возьму, как можно даже эти слова произносить - "неудобное положение" - в данных обстоятельствах, - голос Бен Това оставался спокойным, но он сам явно едва владел собой.
- Считай, что это приказ. Больше к этому не возвращаюсь.
- Прекрасно.
- Что значит - прекрасно?
- А то, что я все равно займусь спасением своего агента. Не допустить же, чтобы ему там глаза выдавили. Они сначала подцепляют ложкой глазное яблоко, а потом тянут наружу, пока нерв не оборвется. Он тяжело посмотрел на Мемуне. - Вам бы этого не хотелось, правда же?
- Да организуй ты его спасение как хочешь, только забудь дурацкую идею насчет диверсии.
После ухода мятежного посетителя Мемуне в который уж раз решил про себя, что надо с этим грубияном что-то делать, дальше терпеть его в отделе невозможно.
А Бен Тов, вернувшись к себе, немедленно позвонил Мордехаю Порану в канцелярию кабинетов министров.
- Мордехай, это Бен Тов. Ну что, оправился с прошлого четверга?
- Не особенно. После такого проигрыша неделю в себя не придешь.
- Я перехожу на преферанс, так что утешься.
- Тебе что-нибудь нужно?
- Да, побудь у себя, сейчас приду.
У Порана он уже не шутил:
- Послушай, Мордехай, мне нужна помощь. Вопрос жизни.
- Так для чего друзья существуют?
Поран дружески усмехнулся - этот невысокий энергичный, щеголеватый человек был некогда школьным приятелем Бен Това, а ныне возглавлял аппарат премьер-министра. Старая дружба выдержала испытание даже еженедельными встречами по четвергам, когда молчаливые сражения в покер сопровождались шумными словесными баталиями, вызванными политическими разногласиями игроков.
Бен Тов посвятил приятеля в свои проблемы ровно настолько, насколько это было необходимо. Об остальном он отозвался просто:
- Тут ты должен верить на слово - все же тридцать лет меня знаешь.
Когда он закончил, Поран заговорил не сразу:
- Наш премьер скор на расправу, - сказал он наконец. - К тому же сосредоточиться на одном деле не может. И больше всего ненавидит кабинетные дрязги. Если уж встрянет - тут он боец, но самому нарываться - увольте!
- Это я все знаю.
- И все равно хочешь натравить его на министра обороны?
- Не хочу. Надо.
Мордехай призадумался, почесал в затылке:
- Боюсь, пустая затея, - он с сожалением покачал головой. - Не получится.
- Должно получиться, Мордехай. Моя интуиция подсказывает: наш премьер, хоть и вздорный тип, но по сути дела истинный патриот и болеет за страну, он не станет держаться за эту поганую субординацию, когда речь идет о реальной опасности.
- А его миротворческие высказывания?
- Неужели все эти сомнительные игры заслонят от него настоящее дело? На этом процессе мирного урегулирования все помешались, а ему грош цена.
- Ты многого от него хочешь, Шайе. Пойдешь к нему сам?
- А что остается?
- Ну подожди.
Поран вышел. Бен Тов принялся прикидывать в уме, что он скажет премьеру, сам себе выдвигая возражения и сам же на них отвечая. Он репетировал даже взгляд и придумывал уловки, которые привели бы к желанной цели.
- Тебе повезло, - объявил, входя, Поран. - Он тебя помнит с того заседания. Похоже, ты произвел на него впечатление. Готов встретиться прямо сейчас, но не больше чем на десять минут.
- Сверх всяких правил, а? - хмыкнул Бен Тов.
- Если он поймет, что ты просто псих, - ну мне и достанется!
- Не бойся, - утешил его Бен Тов. - Работу ты, конечно, потеряешь, но мою дружбу - ни за что.
Кабинет премьера был рядом, по другую сторону коридора. Красная лампочка над дверью погасла, зажглась зеленая.
- Он и мне велел присутствовать. Смотри, покороче излагай и поконкретнее. Чем меньше у него пробудешь, тем меньше вероятность, что он тебя выгонит. И стрелять не посмеет.
Премьер сидел за столом, на нем была рубашка с коротким рукавом, перед ним лежали только папки. Он был занят: снял одни очки, надел другие. Посетители уселись напротив стола, и хозяин кабинета уставился на Бен Това:
- Правила нарушаем? А у тебя в отделе тоже так?
- Жизнь заставила, господин премьер-министр. - Бен Тов собрался с духом, голос его прозвучал достаточно твердо. Этот непредсказуемый человек, перед которым все вокруг трепетали, ему и вправду нравился.
- Ну, слушаю.
Бен Тов начал было заново излагать то, что говорил на заседании чрезвычайного комитета, но закончить у него терпения не хватило:
- Вы, должно быть, все это помните, - сказал он, прервав собственную речь. Премьер только кивнул в ответ, и Бен Тов перешел к последним событиям.
- Все, что нам удалось узнать, подтверждает, что "Шатила" стремится заполучить атомную бомбу. Правда, полной уверенности пока нет, но нет и доказательств, что мы ошибаемся. Мы должны прояснить их планы и потом действовать соответственно. Но приходится пробивать свои идеи на самом высоком уровне - вот у вас. Потому что на более низких уровнях мне отказывают на том основании, что вы, мол, будете недовольны.
- Почему это я буду недоволен?
- Мне сказали, что диверсия, то есть полет бомбардировщика для того, чтобы отвлечь внимание от моего агента, которого необходимо переправить из Сирии в Израиль, скажется нежелательным образом на процессе мирного урегулирования, особенно в связи с тем, что на следующей неделе вы летите в Вашингтон.
- Так оно и есть...
- Но, господин премьер-министр, если не выручить моего агента, то это нежелательным образом может сказаться на безопасности страны - с "Шатилой" шутки плохи. Исход операции зависит от диверсии - генерал Шапиро подтвердит, что без нее шансы на успех уменьшаются наполовину.
Премьер-министр вопреки своему обыкновению все еще не проявлял нетерпения, хотя обещанные десять минут давно прошли.
- Может, ты и прав насчет мирного урегулирования - это все больше разговоры, чем дело. Но для меня и министерства иностранных дел оно имеет большое значение, - он снял очки, положил на стол, подвигал туда-сюда и снова водрузил на нос, после чего, не говоря ни слова, долго и пристально разглядывал физиономию Бен Това. Тот отвечал ему не менее пристальным взглядом.
- Этот человек, - сказал себе Бен Тов в ту минуту, - потому получил свой пост, что оказался лучшим среди кучки себе подобных: у всех у них чудовищно раздутое самолюбие - и ничего больше. Разве способны они испытывать самые обычные человеческие чувства - нерешительность, например, или изумление, даже страх?
- После вашего ухода я позвоню министру обороны - ни к чему тебе присутствовать при разговоре. Поран поставит тебя в известность о том, какое решение мы примем.
- Спасибо, господин премьер-министр, - поблагодарил Бен Тов, как если бы решение было вынесено заведомо в его пользу.
- Я крайне недоволен, друг мой, тем, как ты добился этой нашей встречи. Поран права не имел приводить тебя сюда и отнимать мое время. Ты к тому же нарушил субординацию - это просто неслыханно!
- Прошу прощения, господин премьер-министр.
- Надеюсь, это не повторится.
- Конечно, нет, господин премьер-министр.
- Так и ступай и вызволяй этого своего агента, надеюсь, он того стоит, Поран даст тебе ответ в ближайший час.
Дело в шляпе, подумалось Бен Тову. Но вот чего он не знал, как впрочем, и министр обороны - это того, что премьер вел собственную игру, жарил, так сказать, собственную рыбку, и вдруг - несомненно его сам Бог послал является этот человек и предлагает способ, как получше раскалить сковородку. Иными словами, премьер-министр как раз изыскивал - безуспешно до сей минуты - предлог, чтобы прервать на время диалог в Вашингтоне. Встреча его с президентом Соединенных Штатов была назначена заблаговременно, однако сейчас она никак не устраивала израильскую сторону. В настоящий момент Иордания была близка к тому, чтобы пойти на уступки общественному мнению и улучшить свои отношения с Израилем. Но в той крутой игре, которую вел столь искусно израильский премьер, этот ход партнера был нежелателен. Тайные произраильские силы, действовавшие в самом Аммане, побуждали Иорданию отказаться от предполагаемых уступок - если это получится, американцы волей-неволей примут сторону Израиля. В противном же случае, как опасался премьер, придется начинать новый раунд переговоров, в процессе которых антиизраильские настроения в конгрессе будут сильно подогреваться уступчивостью арабов - вот, мол, они же идут на компромисс! - и его собственной известной на весь мир бескомпромиссностью: ни на йоту он не изменит своей позиции, когда речь зайдет о проблемах территорий на западном берегу реки Иордан. Так надо постараться избежать прямой конфронтации, не следует ему сейчас ехать в Вашингтон. Вариант с полетом израильского бомбардировщика - кажется, это то, что надо. Сирия и Ливан поднимут крик, продемонстрируют свой скандальный нрав, Иордания не посмеет им перечить, и всю ее никому не нужную доброжелательность как рукой снимет. Но в своем правительстве он этих планов обнаружить не может - вечно там ястребы набрасываются на голубей и миролюбивые голубки, трепеща крылышками, обращаются со злобными разоблачениями к народу. Характер премьера отнюдь не способствует мирному сосуществованию и сотрудничеству с правительством, демократом его можно назвать только условно.