Он вскочил и принялся бегать взад-вперед по каморке, в которой не было никакой мебели, ноги его заплетались в соломе, устилавшей пол. "В огне мы найдем очищение", - повторял он то ли в ярости, то ли в экстазе. Собственная риторика и музыка старинных, назубок выученных текстов завораживали его. Вот поэтому мы готовы принять и приветствовать все, что послужит против сатанинского царства, которым правит Князь тьмы. Хочешь доказательств? Пожалуйста! Наши предки давным-давно, во время царствования Бар Кохбара, были законопослушны и до мелочей соблюдали обряды, а все-таки государство их было разрушено. Ты же учила историю, правда? И знаешь почему? Их великий грех был в том, что они торопили события - Мессия еще не явился, а они объединились. Как и сейчас - все повторяется...
Он прервал свою пылкую речь и глянул на молчаливую собеседницу, будто готов был отразить любые ее аргументы. Но вместо этого она спросила просто:
- Хорошо, ну а ты сам не боишься? Погибнешь ведь, если мы взорвем бомбу...
- Пусть, - был ответ. - На то Господня воля.
- Значит, ваш Бог со всем согласен? Даже с нашими требованиями?
- Что ему за дело до каких-то требований! Это все политика, игры... Я же объяснил: Тора запрещает евреям всякие эти игры. Наша единственная задача - приготовиться к приходу Мессии. Не предпринимать ничего и ничего не решать до этого великого дня. Никакой роли нам не отведено - только эта. И если мы отступим - снова получим Освенцим, получим атомный взрыв. Так записано и предсказано.
Снаружи раздались шаги, и в дверном проеме возник силуэт еще одного парня - у этого через плечо висел "Калашников".
- Беспокойно что-то на дороге, моторы гудят. Похоже, солдаты едут.
- С чего это вдруг? Брось паниковать! - Расмия осталась невозмутимой. Стой на страже, как приказано.
- Может, отойти подальше от шоссе?
- Нет, останемся здесь.
- Если уж устраивать взрыв, так поспешим. Чего дожидаться?
- Приказы надо выполнять в точности. Ступай отсюда и держи себя в руках. Раз уж ты избран - будь достоин своей миссии.
Дверной проем опустел - часовой исчез. Выйдя наружу, он снова укрылся под навесом. Ему хорошо была видна дорога внизу в долине - отсюда до нее рукой подать. Автомобиль промчался в сторону Хайфы. Спустя минуту появился военный грузовик и остановился у обочины. Солдат спрыгнул на землю, махнул рукой в сторону ближней фермы. К нему присоединился еще один. Часовой встревожился, не зная, что делать - продолжать наблюдение или пойти доложить о том, что происходит. Решил остаться - он был совсем юн, лет семнадцати, только что стал членом "Шатилы", это было его первое поручение. Парнишка и гордился этим, и умирал от страха. Нет, не смерть страшна - он же сам вызвался участвовать в акции и не рассчитывал выжить. Но столько рассказывали о том, как израильтяне поступают с пленниками, - пытки хуже, чем смерть...
Собака залаяла где-то - может, та самая, которую слышал Эссат. Чего она лает - испугалась кого-то или, наоборот, обрадовалась, или по другой какой-то причине, ведомой ей одной?
Часовой весь вытянулся, пытаясь получше рассмотреть, что происходит на шоссе. Грузовик тронулся с места. Вдали, возле Хейогева вроде что-то движется - впрочем, может, показалось... Зато внезапно он отчетливо расслышал непонятные звуки за спиной, на той стороне холма, которую отсюда не видно. Остальные из их группы ушли - если сумеют, найдут спасение в Ливане. Только Расмия и он обрекли себя на смерть во имя ислама. Да еще какой-то психоватый еврей. В нелепом одеянии, безоружный - его, похоже, вообще ничего не интересует. Что такими дурнями движет, понять нельзя. Евреи, которые пошли с арабами против своих же... А, зачем над этим голову ломать...
Его колотил настоящий озноб, живот вдруг схватило. Невыносимо - что это за звуки у него за спиной?
Он снова сунулся в каморку:
- Что-то подозрительное на холме. Побегу проверю.
- Только недалеко и ненадолго. - Расмия крутила ручки коротковолновогоо приемника военного образца и не обернулась. Часовой бросился вниз с холма по палящему солнцу и тут же исчез из виду.
Эссат первым заметил на холме домишко, плотно окруженный деревьями.
- Я пошел вон в тот дом, - показал он солдату, который был с ним, второго он послал вперед осмотреть полуразрушенный амбар сбоку от шоссе. - А ты дождись приятеля и поднимайтесь оба туда. Только сначала пусть он обшарит как следует амбар.
Солдат пошел вперед по шоссе, а Эссат принялся карабкаться на холм, держась меж кустов, чтобы те, кто в доме, если, конечно, там кто-то есть, не заметили его из окна. Метрах в двадцати он услышал, что где-то рядом настраивают радио, и упал на землю, за низкую стену. Пополз вдоль нее звуки стали слышнее.
Стена кончилась, за углом была дверь - до нее метров пять. Один прыжок - и он в доме. Если, конечно, не заперто. Или лучше подождать солдат? Нет, времени нельзя терять. Он достал револьвер, снял предохранитель, ринулся к двери. И, распахнув ее, увидел ту, которую искал: Расмия сидела у стены напротив, на полу перед ней радиоприемник. Рядом раскачивался, уперев локти в колени, молодой еврей.
Взгляд Расмии был полон изумления - на миг Эссату показалось, что он прочел в ее глазах бешеный гнев, но девушка, вскочив на ноги, бросилась к нему и спрятала лицо на его груди. Вся дрожа, она прижалась к нему и, когда, наконец, заговорила, в ее голосе послышались слезы:
- Прости, не могу удержаться. Прости - ты же знаешь, обычно я владею собой.
Свободной рукой Эссат погладил ее волосы.
- Я бы на твоем месте еще не так плакал, - сказал он успокаивающе. - А мы уже думали, тебя схватили. Ждем вестей, а их все нет и нет.
Расмия, будто смутившись, отстранилась от него, опустила глаза.
- Не могла выйти на связь. Ребята из "Шатилы" начали подозревать - я боялась...
Она оглянулась на своего спутника, который тоже поднялся и стоял рядом с выражением безграничного недоумения.
- Сейчас сюда поднимутся солдаты, ступай встреть их, - велел Эссат. Только глупостей не наделай. Скажи ему, Расмия.
- Выполняй, что сказано, - поспешно распорядилась она.
- Но...
- Никаких "но". Ты мне подчиняешься, забыл?
Парень чуть помедлил, но все же вышел.
- То, что ты для нас сделала, - просто здорово! - сказал Эссат. - С этой бомбой в Иерусалиме мы справились.
Расмия смотрела на него во все глаза:
- Обезвредили?
- Да. Но ты знаешь, я думал о тебе плохо. Когда посоветовали в аэропорту тебя не задерживать, я просто ушам своим не поверил. - Он в восхищении засмеялся. - Ну блеск - такая работа!
Она слабо улыбнулась в ответ. Эссат сунул револьвер в кобуру.
- Бомба здесь? Армагеддон, значит, был задуман? - Он снова рассмеялся беспечно.
Расмия не отвечала. Выражение страха и изумления медленно сходило с ее лица, и внезапно Эссат увидел перед собой хорошо знакомую неподвижную маску. Живая девушка, плачущая и улыбающаяся одновременно, исчезла, на него смотрели сузившиеся злые глаза. Ошеломленный, он протянул было к ней руку, но прямо в сердце ему уперлось дуло пистолета:
- Назад! Не двигаться!
Эссат замер, скованный ужасом.
- Быстро, - будто выплюнула она ему в лицо. - Руки вверх, вверх, скорее. То-то! - И ловко выхватила из кобуры его револьвер.
- Не понимаю, - Эссат не узнал собственного голоса, так жалко прозвучали эти слова.
- Еще бы тебе понять! Вы, сионисты, все поголовно идиоты. Вечно хвалитесь, будто всех умнее. Но теперь с этим покончено.
- Ты же на КГБ работаешь!
- Только на свой народ я работаю, на дело его освобождения - и ни на кого другого.
- Так это обман - насчет КГБ?
Она улыбнулась - снова та прежняя, жесткая, ненавистная ему улыбка. Гадина!