— Какой благородный человек! Даже в угоду своему брату не хочет снять с продажи одну-единственную рабыню из тысяч! Не удивительно, что легионы так его обожают, — сыронизировал Домициан.
— Если тебе нужна эта девица, — продолжал Тит, не обращая внимания на оскорбление, — торги открыты для всех — купи её. Это моё последнее слово.
Домициан вдруг вспылил, выражение напускной скромности сбежало с его лица, он выпрямился во весь рост и, оглядывая всех своими недобрыми блёклыми глазами, прокричал:
— Я обращаюсь не к тебе, Цезарь Малый, а к тебе, Цезарь Великий, не к тебе, истребитель отважного варварского племени, а к тебе, завоеватель Мира! Цезарь Тит провозгласил, что всё, чем он владеет, моё. Но когда я прошу подарить мне одну-единственную пленницу, отказывает. Вели же ему, чтобы он сдержал своё слово.
Военачальники и писцы подняли головы, удивлённые тем, что ничтожное, казалось бы, обстоятельство обрело вдруг большую важность. Долгое время тлевшая вражда между двумя братьями прорвалась вдруг жгучим пламенем.
Лицо Тита сразу посуровело, помрачнело — он походил теперь на статую разгневанного Юпитера.
— Прошу тебя, отец, — сказал он, — огради меня от оскорблений брата. И вели, чтобы он перестал оспаривать мою волю во всех делах, значительных и незначительных, относящихся к моей собственной компетенции. И уж если он обращается к тебе как к цезарю, вынеси своё решение как цезарь не только по поводу этого дела, но и по поводу всех других, ибо между мной и братом есть много такого, что нуждается в ясном разграничении.
Веспасиан был в некотором смятении, но, видя, что не может уклониться от ответа и что эта ссора вызвана глубокими подспудными причинами, заговорил со свойственной ему решительностью и прямолинейностью.
— Сыновья, — сказал он, — поскольку вы должны унаследовать от меня мир, оба вместе или один за другим, ваша ссора представляется мне недобрым знаком, ибо от случайных проявлений вашей вражды могут зависеть ваши собственные судьбы и судьбы народов. Прошу вас: помиритесь! Достаточно уже сказанного. А что до этого конкретного дела, то вот вам моё решение. Эта прелестная девушка, как и вся военная добыча, захваченная Титом в Иудее, является собственностью Тита. Тит гордится тем, что никогда не отступает от своих слов, а он уже объявил, что она будет продана и вырученные за неё деньги будут разделены между ранеными солдатами и бедными. Следовательно, он не может её подарить даже родному брату. Поэтому, как и Тит, я говорю тебе, Домициан: если тебе так нужна эта девушка, прикажи одному из своих слуг купить её на торгах.
— Хорошо, я куплю её, — взорвался Домициан, — но клянусь, что рано или поздно Тит за это заплатит куда более высокую цену, чем ему хотелось бы. — Он повернулся и, сопровождаемый своим писцом и старшим телохранителем, оставил зал для аудиенций.
— Что он хотел сказать? — спросил Веспасиан, встревоженно оглядываясь.
— Он хотел сказать... — начал было Тит и тут же замолк. — Время покажет миру, что он хотел сказать, время — и моя судьба. Да будет так. Что до тебя, Жемчужина, так дорого обошедшаяся цезарю, то ты ещё прелестнее, чем я полагал, и тебе будет отведено лучшее место в процессии. Ради твоего же блага я надеюсь, что найдётся человек, который предложит за тебя более высокую цену, чем Домициан. — И в знак того, что аудиенция закончена, он махнул рукой.
Глава VII
ТРИУМФ
Миновала ещё неделя, и вот уже подошёл день Триумфа. Накануне этого великого дня в дом Галла явилась швея, она принесла с собой платье для Мириам. Платье было великолепно — из белого шёлка, с нашитыми на него серебряными кружочками и с изображением Никаноровых ворот, но с таким глубоким вырезом, что Мириам было стыдно его надеть.
— Ничего, ничего, — подбодрила её Юлия. — Швея скроила его так, чтобы все видели жемчужное ожерелье, которому ты обязана своим прозвищем. — Но про себя она подумала: «Какой чудовищный век! Как чудовищны люди, чьи глаза могут упиваться унижением бедной одинокой девушки! Видно, моему народу суждено до дна испить чашу подлости!»
В тот же день пришёл и помощник церемониймейстера, он передал Галлу распоряжение относительно его подопечной. Он принёс также пакет, где оказался дивный золотой поясок-цепочка. На аметистовой застёжке были вырезаны слова: «Дар Домициана той, что завтра будет принадлежать ему».