— Эту мысль внушил ему наш с Мириам Бог, — торжественно заявила Нехушта, — которому ты должен быть благодарен — в отличие от своего домоправителя, огорчённого тем, что столько твоих денег ухлопано за один час.
— Твоих денег? — повторила, подняв глаза, Мириам. — Это ты купил меня, Марк?
— Да, любимая, — неуверенно подтвердил он.
— Стало быть, я твоя рабыня?
— Нет, Мириам, — нервно ответил он. — Ты хорошо знаешь, что это я твой раб. Я только прошу, чтобы ты согласилась стать моей женой.
— Это невозможно, Марк, — всхлипнула она. — Ты знаешь, что это невозможно.
Его лицо побледнело.
— После всего, что произошло между нами, ты всё ещё отказываешься, Мириам?
— Всё ещё отказываюсь.
— Ты готова отдать за меня свою жизнь, но не согласна отдать мне свою жизнь?
— Да, Марк.
— Но почему? Почему?
— Я уже объясняла тебе на берегах Иордана, потому что мои родители запретили мне выходить замуж за нехристианина. Как же я могу стать твоей женой?
Марк на мгновение задумался.
— Это запрещает твой закон? — спросил он.
Она покачала головой.
— Нет, это запретили мои покойные родители, и я скорее присоединюсь к ним, чем нарушу их последнюю волю.
Марк вновь задумался.
— Ну что ж, значит, я должен стать христианином.
Печально взглянув на него, она ответила:
— Этого недостаточно. Ещё давным-давно, в деревне ессеев, я говорила тебе, что, для того чтобы стать христианином, мало возложить курения на алтарь, необходимо перерождение души. Ты должен воззвать к Господу не только устами, но и всем сердцем, только тогда Он внемлет тебе, но если Господь не вразумит тебя, ты не сможешь стать христианином, а я не смогу стать твоей женой.
— Как же ты собираешься поступить?
— Я? У меня ещё не было времени подумать. Наверное, уйти.
— К Домициану? — спросил он. — Прости меня, боль в сердце порождает горькие слова.
— Я рада, Марк, что ты попросил прощения, — сказала она, вся дрожа. — Какая необходимость оскорблять рабыню?
Слово «рабыня», видимо, изменило ход мыслей Марка.
— Да, — сказал он, — рабыня... моя рабыня, купленная по дорогой цене. Почему же я должен отпускать тебя? Почему не могу оставить здесь?
— Ты можешь оставить меня здесь, Марк, но тогда ты согрешишь против своей чести даже больше, чем ты согрешишь против меня.
— В чём же мой грех? — страстно произнёс он. — Ты говоришь, что не можешь выйти за меня замуж — если я понимаю тебя правильно — не потому, что не хочешь, но по другим, имеющим для тебя значение причинам. Но ведь твои покойные родители не оставили завещания, кого именно тебе любить.
— Нет, я могу любить кого хочу, но если эта любовь незаконна, её можно сдерживать.
— Но зачем? — мягко спросил он, подходя к ней. — Ведь между нами и так крепкие узы. Не ты ли, отважная, да благословят тебя боги, рискуя своей жизнью, спасла меня в Старой башне в Иерусалиме? Не из-за этого ли ты оказалась на Никаноровых воротах, приговорённая к мучительной казни? Но ведь и я тоже, пусть немногое, но кое-что для тебя сделал. Как только твоё послание дошло до меня, я тут же отправился в Рим, пожертвовав тем, чем я дорожу больше жизни, — своей честью.
— Своей честью? — переспросила она. — Но почему?
— Потому что те, кто был во вражеском плену и бежал, считаются среди римлян трусами, — с горечью ответил он. — Такой же позор ожидает, может быть, и меня.
— Неужели кто-нибудь осмелится назвать трусом тебя, Марк?
— Почему бы и нет? Если распространится весть о том, что я жив, враги, конечно, назовут меня трусом, не буду же я рассказывать всем, что остался жить только ради тебя, Мириам, ради отвергнувшей меня женщины?
— Да, — сказала она, — поистине горька уготованная тебе судьба. Теперь, вспоминая слова Галла, я понимаю, что он хотел сказать.
— Но продолжаешь меня отвергать? Стало быть, тщетны все перенесённые мной муки? Только ради тебя я и приехал сюда, тогда как самое для меня разумное было бы пожить вдалеке от Рима, пока вся эта история не позабудется, если бы, конечно, я решил остаться в живых, но ради тебя я приехал, а ты продолжаешь меня отвергать. — Он обвил её руками и прижал к груди.
У неё не было сил сопротивляться, она только ломала руки и в слезах причитала:
— Что же мне делать? Горе мне, горе, что же мне делать?
— Что тебе делать? — Голос Нехушты прозвучал, словно зов рожка в сумерках. — Исполнять свой долг, девочка, положившись на волю Господню.