Выбрать главу

С трудом они внесли его в гостиницу и положили на диван в вестибюле. Асад с тревогой отметил, как быстро зеленый шелк намокает от крови Оберманна.

— Он не выживет, — сказал Асад.

София вышла из гостиницы, подошла к Леониду и обняла за плечи.

— Ты ничего не мог сделать, — тихонько сказала она. — Я видела. Он перебегал дорогу.

— Он — мой отец.

— Я знаю. Ты ни в чем не виноват. Он не заметил тебя. Пойдем, Леонид. Мы должны помочь ему.

Они поспешили в гостиницу.

— Я послал за доктором, — сообщил Асад, как только они вошли. — Но… — Он посмотрел на Леонида.

— Он умер? — спросил Леонид.

— Не знаю точно. Но я не вижу признаков жизни.

Торнтон наклонился над телом и взял Оберманна за запястье.

— Пульса нет, — сказал он. — Не думаю, что какой-либо доктор сможет его спасти.

— Нужно подождать, — возразил Асад. — Этот доктор грек. Очень знающий.

— Мы можем что-нибудь сделать для него? — спросила София и подошла к дивану. Кровь начала свертываться, и София увидела лицо мертвеца. Она поняла, что Оберманн ушел навсегда, и удивилась собственным слезам. Она собиралась оставить мужа, но эта внезапная разлука повергла ее в глубочайшую скорбь. Без Оберманна она ощущала свою незначительность. Она вернулась в обычный мир, в котором не было людей, подобных ему. Все кругом стало меньше и словно выцвело. Ей уже никогда не почувствовать себя такой живой, такой восторженной. Не в том ли состоит смысл трагедии? В том, что жизнь на какое-то время озаряется светом, а затем погружается во тьму?

— Мне будет не хватать тебя, — прошептала она. — Вечная память, Генрих.

Доктор появился довольно скоро и бегло осмотрел тело.

— Он мертв, — констатировал он. — Предпринимать что-либо бесполезно. Прошу извинить меня. — Он подошел к Асаду, стоявшему в коридоре гостиницы. — Единственное, что я могу сделать, это написать свидетельство о смерти.

— Будет дознание?

— В этом нет нужды. Эти люди были свидетелями несчастного случая? — Асад кивнул. — Обстоятельства совершенно ясны. Так значит, это был великий Оберманн. Он скончался мгновенно.

Леонид сидел на позолоченном стульчике в вестибюле, спрятав лицо в ладонях. Он плакал. Затем встал и подошел к Софии.

— Его нужно привезти назад, в Трою, — сказал он ей. — Он так хотел.

— Откуда ты знаешь?

— Он однажды говорил об этом. Говорил о погребальном костре в Трое. Он хотел, чтобы его прах развеяли над Скамандром. — Леонид бросил взгляд на тело отца. — Не могу видеть его в таком виде. Надо прикрыть его. Мы должны отвезти его домой. — Леонид подошел к Асаду и тихонько поговорил с ним. — Все сделано, — сказал он, вернувшись. — Асад даст нам экипаж, который держит для лучших постояльцев.

Через несколько минут ко входу в гостиницу подъехало старомодное ландо, выкрашенное в красный и желтый цвет, в него были впряжены две лошади с упряжью в тех же тонах. Асад задержал Леонида и Торнтона, которые хотели забрать тело Оберманна.

— Подождите минутку, — сказал Асад. Он позвал из задней комнаты жену и быстро переговорил с ней. Через несколько минут она появилась вместе со служанкой. Они принесли охапки свежесрезанного камыша и разбросали по полу экипажа. Леонид с Торнтоном вынесли тело на улицу.

Снаружи собралась толпа горожан, и, при виде Оберманна, женщины запричитали. Оберманна осторожно уложили на камыш, а жена Асада вышла вперед и прикрыла камышом тело, так что оно оказалось под зеленым покрывалом.

— Вы поедете со мной? — спросил Леонид Софию и Торнтона.

Ответила София.

— Конечно, — сказала она. — Мы должны вернуться в Трою.

Когда они подъехали к месту раскопок, их встретили Лино и Кадри-бей. Заметив яркое ландо на равнине, они сразу же поняли, что что-то произошло. Они молча ждали, пока Леонид выйдет и поможет выйти Софии.

Под узкими листьями камыша виднелось тело Оберманна. Кадри-бей, спрятав лицо в ладонях, стал шептать молитву. Лино отвернулся.

— Это был несчастный случай, — сказала София. — Ужасный. Чудовищный.

Торнтон вылез из экипажа и подошел к Лино, стоявшему лицом к равнине. Обнял плачущего француза.

— Он перебегал дорогу и попал под копыта коня Леонида, — объяснил Торнтон. — Ничего нельзя было сделать. Лино произнес несколько слов по-гречески. — Что это?

Отрывок из двадцатой песни "Илиады". Генрих часто повторял эти строки:

После претерпит он всё, что ему непреклонная Участь С первого дня, как рождался от матери, выпряла с нитью.