— Он нечист. В этом дело?
— Таковы здешние обычаи. Если сочтут, что человек проклят богом, его выводят за пределы города. Затем прогоняют, кидая в него землю и камни. Когда он умирает, люди уходят и не оглядываются. То же относится и к профессору Бранду.
Рыбаки подтащили телегу к самому берегу и снова положили на нее тело Бранда. Затем накрыли тело лодкой и сверху навалили высокую кучу плавника.
— Вы должны знать эту службу наизусть. — Оберманн подошел к Десимусу Хардингу. — Она очень английская, правда?
— Не поручусь, что помню все дословно, сэр.
— Не важно. Это не имеет значения для профессора Бранда. Начинайте, пожалуйста. Уже темнеет.
Хардинг подошел к телеге и перекрестился.
— Господи, Твое милосердие дает душам верующих покой, мы просим Тебя, благослови эту могилу и пришли своего святого ангела стеречь ее.
Оберманн достал коробку спичек и поднес пламя к сухому дереву, оно занялось мгновенно, языки огня заплясали вокруг лодки.
— Я есмь воскресение и жизнь, верующий в Меня не умрет вовек. Помолимся? — Сайрус Реддинг, Леонид и София склонили головы, пока Хардинг нараспев читал полузабытую молитву по усопшему. Оберманн в это время деловито тыкал тростью, подпихивая дерево под лодку, чтобы костер горел сильнее. — Даруй ему вечный покой, Господи. И пусть воссияет над ним бесконечный свет. — Хардинг взглянул в сторону Эгейского моря, туда, где небо сливалось с водой. — Душа усопшего да почиет в мире. Пусть плач наш дойдет до ушей Твоих.
Языки пламени поднимались вверх, жар заставил всех отступить на шаг. Вдруг Сайрус Реддинг неожиданно сильным и чистым голосом запел американский церковный гимн: "Пилигрим идет из далеких стран". Оберманн кивал и улыбался, помахивая тростью в такг мелодии.
— Браво! — воскликнул он по окончании гимна. — Браво!
Пока солнце исчезало за горизонтом, а море становилось все темнее, они наблюдали, как погребальный костер сжег лодку и тело профессора Бранда дотла, а затем угас, превратившись в пепел. Оберманн выкрикнул несколько указаний рыбакам-туркам, которым предстояло скатить обуглившуюся телегу вниз по покрытому галькой склону к самой кромке Эгейского моря.
— Разве мы не развеем его прах? — спросил Хардинг.
— Ветер принесет его обратно, — ответил Оберманн. — Лучше вверить его волнам.
И рыбаки, войдя в воду, толкнули телегу поглубже, где она медленно затонула, оставив на поверхности моря пленку пепла и куски обгоревшего дерева.
— Он был очаровательный человек, — сказал Софии Оберманн. — Но не силен в археологии.
Послышался приближающийся топот лошадей, Сайрус Реддинг встревожился.
— Это ваше спасение, — объяснил ему Оберманн. — Ваш транспорт. — Кучер вернулся с тремя лошадьми в поводу. — Преподобный и консул должны будут верхом доехать до Чанаккале, а оттуда на корабле до Константинополя. Мы вернемся в Гиссарлык. Ничего не произошло. Совершенно ничего.
— Я надеялся, — сказал Хардинг, — посетить Трою. Быть так близко…
— Пусть это останется пока вашей мечтой, — ответил Оберманн. — Вам можно только позавидовать. Хотя, возможно, вы вернетесь. Кто знает, что принесет нам судьба?
София повернулась и посмотрела на море.
— Прощайте, профессор. Вечная память. — Пока она говорила, над водой пронеслись тени морских птиц.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
На равнине Троады не по сезону похолодало, задули резкие ветра, утром на мелких красных и желтых цветах, во множестве росших тут и там, лежал иней. Высокие вершины Иды покрылись снегом, и Оберманн сообщил после утреннего заплыва, что Геллеспонт кажется ленивым и недовольным.
Отсутствие профессора Бранда ни у кого не вызвало вопросов; все приняли объяснение Оберманна, сводившееся к тому, что удовлетворенный увиденным в Трое, он вернулся в Константинополь.
— Мы получили одобрение американского коллеги, — сказал Оберманн. — И теперь должны продолжать работу. Работа — прекрасное лекарство! Если мы работаем, мы живы! — Он повернулся к Софии. — Я тут размышлял, что написать на моей могиле. "Покойся с миром. Ты сделал достаточно". Нет. Это не совсем правильно. Неточно. Можно лучше. "Ты подражал Ему. Он тяжко трудился ради смертных". В греческом духе, верно?
София не понимала, всерьез ли он говорит.
— Тебе не стоило бы думать о могильных камнях, Генрих.
— Почему бы нет? Мы окружены ими. Кто знает, что у нас под ногами? — И он несколько раз топнул ногой.
Он принял предложение Софии расчистить площадку перед воротами Трои и прилегающие куски городской стены.