Мне никто не отвечает, но глядя на их лица, я понимаю, что половина из них со
мной согласна. А другую половину я предпочитаю игнорировать.
– Если Бог не тот, кто присматривает за вами? К кому вы обращаетесь?
Никто не ответил, чего я и ожидал.
– Никто, – говорю я, – Никто, кроме вас. Вы единственные, кто может себя спасти.
Кто–то крепко сжимает свои сумки, а другие закрывают рот от шока.Будто я говорю
что–то странное. Что–то, что никогда не приходило к ним голову. Конечно, они думали.
Просто они боятся признаться в этом.
– Знаете, что? Бог не беспокоится обо мне, о вас, либо о ком–то ещё.
У некоторых отвисла челюсть.
– Иначе, почему Он заставляет нас так страдать? Зачем Ему причинять нам столько
боли? Почему бы Ему просто не забрать её?– мои ногти впиваются в деревянную кафедру.
– Он не будет. Бог не делает нам легче. Он не даёт всё, что нам нужно. Бог хочет, чтобы
мы боролись за это. Бог хочет, чтобы мы делали свою работу. Он здесь не для того, чтобы
пожалеть или сделать вашу жизнь лучше. Это ваша работа.
– Фрэнк! – я поворачиваю свою голову, чтобы увидеть Маму, которая кричит на
меня со стороны, и просто игнорирую её.
– Я здесь не для того, чтобы говорить вам, что делать. И не Бог. Я просто могу
сказать вам, что жизнь никогда не будет лёгкой. Это всегда будет тяжело, а дерьмо всегда
будет приходить и пытаться разрушить вашу жизнь.
Слышу множество вздохов.
– И знаете, что? Это нормально. Жизнь – это боль и страдания. Это касается
раскаяния.
Пока я говорю, мой взгляд падает на сидящую в толпе девушку. На красивую
девушку с волнистыми, тёмно–каштановыми волосами, которые доставали до плеч. У неё
острые скулы, густые брови и большие голубые глаза. Она выглядит где–то на двадцать…
красивая и, конечно, привлекательная. Настолько, что я забыл, о чём говорил.
Всё, что я могу – это думать о ней… но тут я замечаю мальчишку, который сидит
рядом и наблюдает, как её ноги болтаются под скамьёй. Она берёт его руку и сжимает.
Её глаза…я не могу перестать смотреть.
По какой–то причине мой мозг перестаёт работать.
Даже на секунду и все проблемы исчезают. И я не знаю почему, но почему–то… она
мне знакома.
Это странно, ведь я никогда раньше не видел её.
Кашель другого прихожанина отвлекает меня от моих мыслей, я прочищаю горло и
продолжаю.
– Мы идём по жизни, потому что должны. Всё ради загробной жизни. Ради рая мы
делаем всё. Рай. Мне кажется, что все мы хотели бы оказаться там сейчас.– Я смотрю на
девушку и мне интересно, о чём она думает. Если она когда–то думала о небесах. Если
она понимает, что сейчас, когда я представляю её перед собой обнажённой, то наступит
мой рай.
К счастью, никто не может видеть то, что происходит в моей голове.
Все сейчас успокоились.
Я бормочу. –И насколько я вижу… вы можете жить полной жизнью, либо просто
сдаться. В любом случае, Бог не дерьмо. Он просто хочет, чтобы вы делали выбор. И ваше
решение зависит только от вас. В любом случае, мы все умрём.
Внезапно Мама поднимается на кафедру и выключает мой микрофон. Её взгляд
пронизывает меня. Ей не нужно ничего говорить. Я разворачиваюсь, мои ноги
заплетаются, я достаю маленькую бутылочку ликёра и выпиваю её залпом.
Я не делаю дерьмо дважды, ведь все здесь могут видеть, как я пью.
В любом случае, я собираюсь в ад. Это тоже можно бы было сделать весёлой
поездкой.
Глава 2
Порывшись под кроватью, я достаю два «Плейбоя», которые прятал от матери. С
улыбкой на лице падаю на кровать, тщательно пролистывая страницы, пока не нахожу
фото красивой обнажённой женщины, чтобы подрочить.
Что?
Я никогда не говорил, что святой. Это не так. Я натворил достаточно дерьма в своей
жизни. Если бы люди знали, то стали бояться меня. Но всё это было до того, как я стал
проповедником.
Не официально конечно. Я не посвящён в духовный сан. Я просто хочу что–то дать
людям, и я делаю это на проповедях.
Однако, и у проповедников есть потребности.
В первую очередь, я остаюсь мужчиной… Мои потребности не удовлетворены с
того воскресенья, как я увидел ту девушку в церкви. Что–то в ней взбудоражило всё моё
тело. Как будто оно снова ожило после долгого сна.
Не знаю почему, но я не могу выкинуть её из своей головы.
Не важно, сколько дней прошло, я не могу перестать думать о ней, кто она и
почему начала посещать мою церковь. Почему она здесь. Вдруг она так же грязно думает
обо мне, как и я о ней.
Я признаю это. Мне не стыдно признаться, что я влюблён в саму мысль о ней в
моей постели, прямо здесь и сейчас.
Это неправильно? Да, чёрт возьми, но меня это не волнует.
Я хочу выпустить пар прямо сейчас, и мне кажется, что мастурбация – это
идеальный способ.
Так что я смазываю свой член смазкой, которая стоит на моём прикроватном
столике и начинаю.
Однако, чем дольше я смотрю на фотографию в журнале, тем настроение
становится хуже. Я не знаю, что со мной, но тёлки с журнала больше не возбуждают меня.
Но всякий раз, когда я думаю о ней, мой член снова возбуждается.
Я закрыл журнал и представляю себе её образ; её чарующие глаза смотрели только
на меня, пока она медленно снимала с себя всю одежду. Столько чувств, я расслабляю
своё тело.
Я стону только от одной мысли, как она прыгает на моей длине, а её сиськи
покачиваются у моего лица, и я кончил так сильно, что брызги были повсюду.
– Бля, – прошипел я, прикусив губу.
Боже, о Боже.
Ты и я, мы оба знали, что мне это было необходимо.
Я взял салфетки, чтобы вытереть своё тело. Прямо сейчас дверь открылась, и глаза
Маргарет увеличились, когда она увидела меня.
– О, Боже, – пробормотала она, закрывая ладонью глаза.
Она никогда не молилась раньше, поэтому ничего не мог с собой поделать, чтобы
не рассмеяться.
– Господь Всемогущий, – пробормотала она, захлопывая дверь за своей спиной.
– Извини, – сказал я, надеясь, что она до сих пор слышит меня.
– Моли Бога, чтобы я забыла это как можно быстрее.
Я засмеялся опять.– Я буду умолять его о пощаде, обещаю.
– Конечно, будешь.
Мне даже не нужно видеть, как она закатывает глаза, потому что я знаю, она
делает это.
– Разве ты не можешь просто не делать этого? – спрашивает она.
– Нет, – ответил я с ухмылкой, как дурак. Я встал с постели и выбросил салфетки. –
У проповедника тоже есть потребности.
– Я не хочу это слышать, – она быстро перебивает, заставляя меня мотать головой.
– Я пришла сказать тебе, что кое–кто ждёт тебя в исповедальне. Несколько
человек, на самом деле.
– Отлично, – соврал я, хватая штаны и натягивая их на себя.
Я ненавижу эту чёртову исповедальню. Это слишком… официально, и я не
священник. Но народ просил Маму поставить исповедальню в церкви, она не смогла
отказать, несмотря на мои сомнения.Люди хотели этого, поэтому она дала её им.
Возможно, люди в этом районе любят конфиденциальность, которая есть в
исповедальне. И, если этого хотят люди, мы дадим им это. Что угодно, чтобы помочь,
верно?
– Они ждут тебя, – добавила она.
– Иду я, иду, – отвечаю я, смотря на своё татуированное тело в зеркале, надеваю
рубашку и воротник.– Не строй из себя босса.
– Чего? – усмехается она.
Я открываю дверь и вижу, как она стоит, сложив руки. – Ничего, – говорю я. –
Пошли.
– Я не пойду туда с тобой, – неодобрительно сказала она.
– Будто я тебя туда звал, – возразил я. – Мы не перевозной цирк. Это церковь.
Она опустила свои брови. – Знаешь, в половине случаев я действительно не знаю,