За то время, что она работала на семейство Победоноссон, она многому научилась. Первые несколько дней Грейс чувствовала себя ужасно несчастной, пытаясь примириться с новым поворотом судьбы; наконец ей удалось смириться с тем, что теперь она будет жить именно так — одна, без Лили, выполняя утомительную, тяжелую работу (когда она была свободна от участия в похоронах, ей приходилось шить саваны или внутреннюю обивку гробов или вышивать памятные вещицы), деля крохотную комнатушку с Джейн и не имея ни личного пространства, ни какой-либо собственной жизни. Грейс уговаривала себя, что, по крайней мере, ей не приходится беспокоиться об оплате за комнату, или о том, где раздобыть денег на корочку хлеба, или как не замерзнуть насмерть на лондонских улицах. Жизнь в доме Победоноссонов избавила ее от прежних тягот — голода, лишений и постоянно маячившей вероятности оказаться в работном доме. Однако на смену старым трудностям пришли новые: четырнадцатичасовой рабочий день в ужасных условиях и отсутствие человека, которого она могла бы считать другом.
К тому же Грейс одолевало чувство, похожее на ностальгию. Это не имело никакого смысла, ведь последним ее домом была уродливая комната без мебели и они с Лили чуть не умерли там от голода; но это слово было единственным, с помощью которого она могла описать свое ощущение одиночества и потери собственного уголка.
Грейс ни секунды не сомневалась в том, что вина за все происшедшее лежит исключительно на том человеке — одноруком, который пришел к ней ночью и разрушил все. Если бы с ней не случилось того, ей не пришлось бы бежать; она осталась бы в пансионе вместе с Лили, стала учительницей, а со временем, возможно, удачно вышла бы замуж. Теперь же достойная жизнь выскользнула у нее из-под носа, а будущее казалось покрытым мраком. Она падшая женщина и навсегда такой останется.
Замерзнув и устав от долгого неподвижного стояния, Грейс пошевелила пальцами обутых в дешевые черные туфли ног, пытаясь согреться.
— Разве тебе не холодно? — спросила она у Джейн, по-прежнему неподвижно стоящей рядом с ней. — Разве ты не мечтаешь о том, как сядешь у жарко натопленного камина?
Джейн смотрела перед собой.
— Или о том, как будешь прятаться под зонтиком от солнца? — безрассудно продолжала Грейс. — Или сидеть в лодке, когда кто-то будет катать тебя по озеру, а рядом будет стоять корзинка для пикника? Пожалуйста, ответь мне, да ответь же!
Джейн отреагировала на ее слова лишь легким кивком головы в сторону улицы, где звуки медленно катящихся по камню колес и барабанного боя возвещали о прибытии похоронной процессии. Сразу за носителем подушечки с регалиями и перед скорбящими, пожелавшими ехать верхом, мистер Джордж Победоноссон вел жеребца покойника, в стремена которому вставили задом наперед кожаные сапоги его хозяина как символ смерти. Далее следовали несколько пустых карет, принадлежащих уважаемым семьям: поскольку их самих в Лондоне не было, они послали свои ландо в знак почтения к умершему.
Когда в церковь заехали дроги с гробом, Грейс заметила тщательно сложенный британский флаг на украшенном дорогой бахромой покрове, а также треуголку с пером этого великого человека: треуголка была частью его костюма, когда он занимал должность лорд-мэра Лондона. Родственники попросили устроителей похоронить треуголку и флаг вместе с телом, но Грейс провела с владельцами похоронного бюро уже достаточно много времени, чтобы понимать: эти вещи чудесным образом избегнут могилы, и, если Победоноссонам поручат организовать еще одни шикарные похороны, вышеуказанные предметы восстанут из мертвых и обойдутся заказчикам в кругленькую сумму.
Впрочем, все эти закулисные игры нисколько ее не удивляли. Победоноссоны были людьми нечестными, но в этом отношении они совершенно не отличались от шулеров, ростовщиков или похитителей детей, населявших огромный город. Ну и что с того, что они демонстрировали клиенту гроб из первоклассного красного дерева, а в результате делали его из дешевых досок? Кому какое дело, если они используют жестяные именные дощечки вместо обещанных серебряных? Какая разница, раздевают ли они труп догола и присваивают ли себе золотые часы, вместо того чтобы похоронить его, по просьбе ближайших родственников, в таком виде, словно он идет на званый вечер? Ничто из вышеперечисленного ее не касалось. Грейс не могла себе позволить переживать из-за богачей, у которых было столько денег, что они могли тратить их на помпезные похороны. Не могла — если не хотела потерять работу.