Что-то всколыхнулось внутри, словно горячие кинжалы, пронзающие внутренности, а затем странное, незнакомое ощущение, от которого они стиснули зубы. Они закашлялись, ощутив металлический привкус и гнилостную желчь на языке. Боль. Они чувствовали мучительную боль. Этого не могло случиться… Не должно…
Легион.
Он сражался с ними. Пытался вернуть контроль.
Они улыбнулись, слизывая кровь, которая окрасила зубы. У него был шанс. Теперь их черёд.
И этот мир станет царством падших.
— Ещё, — прохрипели они, хватаясь за стойку, чтобы удержаться. — Ещё. — И вновь боль внутри. Они чувствовали, как их внутренности разрывают ногти с огненными наконечниками. Он силён, но вместе они сильнее. Что нельзя сказать об этом теле.
— Ты в порядке, малыш? — спросила шлюха, заметив бисеринки пота на их лбу.
Они оттолкнулись от бара, выпрямляя спину, несмотря на агонию внутри.
— Ещё. Я сказал, ещё!
Бармен нахмурился на их требование, но поспешно наполнил два маленьких стакана.
— И повтори всем нашим новым друзьям. Живо! И не переставай разливать. — Они кивнули в сторону человеческих существ, питающих свою слабость и страдания дешёвым виски. Время близилось к обеду, а, судя по запаху, люди сидят здесь с рассвета.
Легион потерянных душ посмотрели на шлюху, которая неохотно взяла бокал дрожащей рукой и поднесла к потрескавшимся губам. Когда бармен попытался отступить, они поймали его руку, прижав к стойке.
— Где мы?
Крепкий желтокожий человек нахмурился, но ответил:
— Нью-Йорк. Куинс.
Куинс. Какое странное названия для столь унылого, удручающего места.
Бармен попытался отстраниться, но они не позволили.
— И куда это ты собрался?
— Эй, придурок, мне в баре проблемы не нужны.
— Проблемы? — Они улыбнулись, оскалив зубы. — А мы не хотим проблем.
— Тогда, какого хрена тебе надо? — выплюнул бармен, хотя страх в его глазах противоречил резкому тону.
— Твой мир. Что бы все вы встали пред нами на колени. Нам нужны ваши души. Мы хотим корону. Но пока довольствуемся небольшим хаосом. — Они подтолкнули стакан с янтарной жидкостью к потрясённому мужчине. — А пока выпивку.
Глава 1
Иден
Дети мои, не мстите за себя, уступите место гневу — ибо написано: отмщение моё; Я воздам, говорит Господь.
Отмщение моё.
Я очень долго сидела неподвижно. Я приказывала себе не забывать дышать, хотя втягивание воздуха через узел в горле причиняло боль. Мне следовало бы упаковывать вещи для поездки, из которой я не планировала возвращаться. Или можно вернуться к прежнему варианту — утопить презрение в бутылке чего-то крепкого, а затем лить упрямые, бесполезные слёзы на шёлковое бельё, словно так можно исправить ошибки, которые забрызгали тротуар Чикаго.
Но нет, я так не поступаю.
Честно говоря, не думаю, что я вообще знаю, как и что делать.
И вот я сижу здесь, продумывая всевозможные способы, которыми могу умереть от рук демона, которого люблю. Прокручивая в голове то, как могла убить его прямо перед тем, как он медленно разрывает меня на части. Или, может, он проявит милосердие, явив проблеск своей разрушенной человечности, и превратит меня в красный пар, прежде чем на меня навалятся страх и агония.
Всё это неважно. Мне нужно выполнить лишь одну задачу, прежде чем принять протянутую скелетообразную руку Смерти и последовать за ней к устрашающей судьбе. Та самая задача, для исполнения которой меня и создали. И я не могла проиграть.
Легион потерянных душ уничтожит наш мир и всё в нём. И чтобы остановить их, я должна стать той, кем меня создали. Той, на кого ставил Уриэль, когда посадил семя мести в утробу моей матери и прорастил абсолютное оружие.
Никаких слезливых прощаний. Никаких слов о неразделённой любви. Они зарезервированы для беспомощных человеческих девушек, у которых есть привилегия жить в блаженном неведении об ужасах, ходящих по Земле в украденных кожаных костюмах.
Я не могу решить, что больнее: погибнуть самой или убить его. Может, всё произойдёт быстро, и я даже ничего не почувствую. Или, может, он насладится моментом, и свои последние минуты на земле станет калечить и мучить меня. Или, может, моя агония сейчас, пока сижу, сжав так сильно кулаки, что ногти до крови впились в ладони, плоха, насколько это возможно. Потому что эта боль… у неё нет ни начала, ни конца. Нет света, который показал бы мне путь. Лишь безграничное страдание, которое так глубоко врезается в душу, что я даже не могу кричать. И я не издаю ни звука. Не двигаюсь. Не плачу. Словно я забыла, как справиться с болью. Я будто оцепенела. Словно онемение распространилось на всё, и мои нервные окончания стали нечувствительными. А может моя боль — нечто настолько далёкое от простого страдания, что разум и тело закрылись в попытке спасти то, что от меня осталось.