Похоже, что мы — Всадники — связаны не только судьбой, но и эпидемиями. Эпидемия запустила мяч, и когда разразилась Война, она разделила ресурсы страны. Люди вышли на улицу и начали запасаться едой и водой. И теперь, когда пришёл голод, всего на всех не хватит. Если первые трое непреднамеренно убили десятки тысяч, что я могла поделать? Как может Смерть быть хуже болезней, насилия и голода?
Нам приносят еду, и хотя я бы предпочла отдать её тому, кто больше нуждается, я съедаю столько, сколько могу, и так быстро, как только могу, зная, что мне понадобятся силы, если у нас есть хоть какая-то надежда положить конец всем этим страданиям.
— Нам следует связаться с Сем7ёркой, — предлагаю я, наевшись. — Нам нужна помощь. И, возможно, если бы Лилит знала, что она — причина этой вспышки, могла бы попытаться бороться с ней.
Когда Люцифер качает головой, я нисколько не удивляюсь.
— Чем ближе вы друг к другу, тем больше шансов на активацию. Всадники действуют как эффект домино. Одно в конечном итоге порождает другое. Если бы мы собрали трёх в одном централизованном месте, это было бы катастрофой.
Я выгибаю бровь, понимая, почему Люцифер пытался изолировать меня.
— Так вот почему ты разозлился из-за того, что Габриэлла здесь.
— Именно, — кивает он. — Когда вы трое разбросаны, ни одна область не будет полностью поражена эпидемиями.
— Но, конечно же, эпидемии будут распространяться? Вирус гриппа уже поразил восточное побережье, и поступают сообщения о случаях за границей.
— Но ты не за границей. Ты здесь. Если первые три Всадника появились в Новом Орлеане, ты бы наверняка активировалась.
— И я бы принесла смерть всему на своём пути.
Я фыркаю от отчаяния и отодвигаю тарелку. Шансы всегда против нас, но это намного хуже. Если Мор здесь, значит Саския где-то поблизости. А с поимкой Габриэллы нет никакой возможности узнать, держат ли её в городе или где-то ещё. Пребывание Лилит на другом конце страны — наша последняя надежда, но никто не знает, как долго она там пробудет. Мы здесь почти неделю. Несомненно, они с Андрасом возвращаются в Чикаго или выполняют другое задание. И судя по информации от Тойола, они идут по следу убийств-самоубийств Легиона, точно так же, как и мы.
— Думаешь, Легион способен на это? Освободить Всадников?
Люцифер начинает качать головой, затем пожимает плечами.
— Я не знаю, на что он ещё способен. Он, безусловно, силён, но всегда был скорее мучеником, чем убийцей. Он мог бы предвидеть, что будут массовые жертвы, и нашёл бы другой способ покончить с собой.
— Надеюсь, ты прав. Потому что, если бы он знал, что стал причиной всего этого, никогда бы не смог себя простить. У него не было бы причин пытаться пробиваться обратно.
— Стал бы. У него есть одна очень веская причина, — подчёркнуто не соглашается Люцифер. — Ты.
Я вздыхаю, жалея, что не могу вдохнуть в жизнь его слова. Я всегда верила, что мужчина никогда не станет ключом к моему спасению. Независимо от того, насколько яростно он меня любит, его привязанность не исцелила бы. Его любовь могла облегчить боль одиночества, могла смягчить жало глубоко укоренившегося чувства неполноценности. Этого могло быть достаточно, чтобы зашить израненное сердце, но не спасло бы душу. Это полностью зависело от меня. И не было такого количества милых улыбок и ещё более милых слов, которые могли бы это изменить.
Я начинаю понимать, что то же самое и с Легион. Потому что сломленные люди не могут исцелять сломленных людей. Независимо от того, насколько глубоко я ему сочувствую, не могу представить себе попытку собрать осколки его жизни, когда мои руки заняты своими. Но я бы всё равно любила его, несмотря на острые грани его души.
Луэтта возвращается, чтобы собрать посуду. Мы с Люцифером не обмениваемся ни единым словом, пока я не встаю.
— Куда ты? — спросил я.
— В уборную, — отвечаю я. Я всё ещё неважно себя чувствую, но теперь нервы заменили голод.
Взгляд Люцифера обводит пространство, прежде чем он начинает подниматься.
— Я пойду с тобой.
— Мне не нужна нянька, — настаиваю я. — Туалет в двадцати футах.
— И всё же… тебе не следует оставаться одной.
Я закатываю глаза и нетерпеливо выдыхаю.
— Мне нужно три минуты уединения. Если я не вернусь через это время, можешь пойти за мной. Хорошо?