Я стою в липкой чёрной крови, от которой до сих пор идёт пар. Затем опускаюсь в неё на колени, пачкая руки и колени мёртвыми душами. Кончиками пальцев я убираю волосы со лба Легиона, чтобы видеть его глаза. Даже когда они закрыты, я представляю, что в этих серебристых, сверкающих глубинах царит покой. Я полагаю, что он каким-то образом нашёл рай, который искал. Он столетиями боролся со злом этого мира, но мне не хватило сил сражаться за него.
Я слышу шаги, но не оборачиваюсь. Чувствую, что остальные смотрят на него с печалью, а на меня с жалостью.
— Мы должны перевезти его, — говорит Тойол хриплым от горя голосом. — Город просыпается. Я слышу вдалеке вой сирен.
— Нет.
— У Сем7ёрки есть ритаулы, — прерывает Кейн дрожащим тоном. — Мы должны… мы должны сжечь тело.
— Нет! Не прикасайся к нему.
— Иден, пожалуйста.
Кейн хватает меня за плечо, чтобы оттащить, но я отбрасываю его руку и бросаюсь на всё ещё тёплый труп Легион.
— Нет! Пожалуйста! Просто… просто, пожалуйста. Мне нужно больше времени. Нам нужно больше времени.
Я не знаю, могу ли выдавить настоящие слёзы сквозь беззвучные рыдания, но каждый рывок — удар в сердце. Может, если я буду плакать, потеряю сознание от истощения. Может, я засну, и мне приснится сон, где Легион будет жив. Будет крепко прижимать меня к груди, рассказывая всё о Небесах, описывая их великолепие в таких ярких деталях. Или в его машине, когда он смеётся над моим ужасным пением и игриво отчитывает за то, что я ем нездоровую пищу. Или на крыше моего старого здания, в окружении сотен потрясающих чёрных птиц.
Пожалуйста, Боже, я молча молюсь, чтобы сбылись все мои глупые надежды, мечты и желания. Пожалуйста, не забирай его. Но если должен… позволь ему вернуться домой. Позволь его душе обрести райский покой, на поиски которого он потратил всю жизнь. Забери его домой, где ему самое место.
Моё тело сотрясается от рыданий так сильно, что я, словно чувствую, как его сердце колотится у меня под щекой. И… колибри. Быстрые, головокружительные и жизнерадостные. Должно быть, я уже отключился и переместился в то милосердное состояние сна. Или, может, разум подарил мне эту иллюзию, чтобы защититься от жестокой реальности.
— Ты слышишь?..
Кейн опускается на колени рядом со мной, побуждая меня поднять голову. Лилит, Тойол и Андрас делают то же самое.
— Дай ему пространство, — требует Кейн. Руками, покрытыми запёкшейся кровью и грязью, он бережно баюкает голову Легиона, словно новорождённого. И затем самый драгоценный, самый прекрасный звук, который мне доводилось слышать, эхом разносится по мёртвой тишине кладбища.
Легион делает вдох.
— Он жив! — кричит Лилит, вытирая сочащуюся чёрную субстанцию с губ Легиона, пока он пытается вдохнуть кислород. — Помоги прочистить ему дыхательные пути.
Андрас быстро сбрасывает куртку, небрежно бросая оружие на землю. Он срывает с себя рубашку, чтобы смахнуть ею остатки мёртвых душ с подбородка Легиона, пока Лилит пытается открыть ему рот. Легион кашляет, но за этим не следует гнилая чёрная кровь. За ним глоток свежего, очищающего воздуха, который расширяет его грудь, оживляя измученные, искалеченные части тела.
Я сижу, вцепившись в его порванную, испачканную рубашку, не в силах произнести ни слова, наблюдая, как румянец возвращается на щеки Легиона. Я чувствую, как знакомый, изнуряющий жар снова разливается по его телу под моими кончиками пальцев. И я плачу, когда вижу серебряные звёздочки в его открывающихся глазах. Я думала, что никогда больше их не увижу. Я готова была провести остаток дней в вечной ночи, окружённая леденящей душу, подавляющей неизвестностью, чтобы видеть эти глаза. И теперь они ярко освещают моё ночное небо надеждами, мечтами и желаниями, восстанавливая веру, которой, как я считала, никогда не существовало до этого самого момента.
Я склоняюсь над Легионом, пока его взгляд находит фокус. Я боюсь, что он уже не тот, кем был когда-то. Влияние Многих укоренилось так глубоко, что я не удивилась бы, укради они фрагменты его души.
Но в ту секунду, когда он смаргивает туман, мягко улыбается, демонстрируя ямочки, где им и положено быть. Я плачу сильнее, слёзы текут по моим дрожащим губам.
— Мой фейерверк, — хрипит он, медленно поднимает руку и гладит меня по щеке. — Мой воин.