— Ты сведёшь меня в могилу.
Я прижимаюсь губами к его шее.
— Не говори так.
— Это правда. Я собираюсь жить и умереть, желая тебя. Вечность кажется отрезком времени. Мне всегда будет мало.
Я размышляю о своей сомнительной смертности и понимаю, что его вечность может быть намного длиннее моей. Но я не буду отягощать этот момент блаженства гипотетическими теориями о следующих пятидесяти годах. Если последние месяцы меня чему-то и научили, так тому, что все мы, так или иначе, подвержены влиянию судьбы.
— Тогда, думаю, нам лучше считать каждую секунду.
Мы принимаем душ вместе, что приводит к тому, что Легион прижимает меня к стене душа и берёт медленно и глубоко сзади. Когда мы, наконец, насытились друг другом за утро, присоединяемся к остальным в огромной открытой гостиной. Сем7ёрка неустанно трудилась, чтобы вернуть своему дому былое великолепие, разумеется, с небольшим ремонтом.
— Мило с твоей стороны вытащить задницу из кровати, — сестра лучезарно улыбается мне из огромной плюшевой кровати. Затем быстро возвращает внимание обратно к огромному телевизору, где они с Тойолом в настоящее время сражаются на какой-нибудь новейшей игровой консоли, модифицированной технически подкованным демоном.
— Доброе утро, Иден. Твоя сестра, как обычно, надрала мне задницу.
— Да как же. Ты позволяешь мне победить, потому что здесь сидит Кейн, — насмехается она.
— И это тоже.
Кейн бросает взгляд на нас с Легион и пожимает плечами. Присутствие сестры здесь, рядом с ним, определённо смягчило поведение демона со шрамами. Я никогда не видела, чтобы он так улыбался, больше смеялся. Он даже был — осмелюсь сказать — добр ко мне.
Я смотрю в сторону кухни и вижу, что Феникс тихо роется в холодильнике. Он достает яйца, бекон и сосиски, а затем берёт сковородку. Но когда начинает разбивать яйцо, замирает, чтобы сделать глубокий, болезненный вдох. Приготовление пищи было страстью Джинна, и ничто не доставляло ему большей радости, чем приготовление еды для своих братьев и сестры. Мы все были так заняты восстановлением дома и помощью Альянсу в восстановлении города, что у меня действительно не было времени задуматься, не обитает ли призрак Джинна в этих шкафах и выдвижных ящиках. Кухня была его царством. Приготовление пищи стало для него спасением от постоянной суматохи и насилия. И хотя у него не было языка, чтобы попробовать вкусную еду, он гордился тем, что может обеспечить семью прекрасными блюдами.
Я быстро чмокаю Легиона в щеку, прежде чем пересечь комнату и войти во впечатляющее открытое пространство кухни. Не говоря ни слова, я беру другую миску и собираю ингредиенты для блинчиков. Я не знаю, какого чёрта делаю, но готова попробовать, если это принесёт Фениксу хоть какое-то подобие комфорта. Он отводит взгляд от яйца и пустой миски и смотрит на меня. Я просто улыбаюсь и возвращаюсь к своей задаче. Секундой позже я слышу тихое постукивание яичной скорлупы по фарфору. Мы работаем в тишине уже несколько минут, когда Лилит заходит на кухню за чашкой кофе. Затем подходит, встаёт рядом с Фенексом и протягивает руку, чтобы взять упаковку бекона. Мы готовим так, словно для нас это самое естественное в мире. Феникс готовит омлет. Лилит бекон для завтрака на сковороде. И я столько блинов, что ими можно накормить футбольную команду.
К нам присоединяется Андрас, чтобы поджарить и намазать маслом хлеб, а сестра передаёт пульт Кейну, чтобы приготовить салат из свежих фруктов. Даже Легион вносит свой вклад, хватая посуду и столовое серебро, чтобы накрыть на стол. Это память о Джинне. Это наследие, которое он оставил после себя. Любовь, тепло и единство, даже когда это причиняет боль. Даже когда мир разваливается на части, он всегда заботился о том, чтобы наши желудки были полны и удовлетворены.
— Прежде чем мы начнём есть, — начинает Легион после того, как мы усаживаемся за стол, уставленный тарелками с дымящейся едой. — Я просто хочу сказать, как много для меня значит то, что мы все сейчас здесь, чтим память Джинна. И где бы он ни был, в какой бы загробной жизни ни обитал, я молюсь, чтобы наш брат обрёл вечный покой.
Я смотрю на Феникса, который мягко улыбается, уставившись в свою пустую тарелку.
— И сотрёт Бог все слёзы с очей их; и не будет уже смерти, ни скорби, ни криков, и не будет боли, ибо прежнее прошло.