Потребовалось применить некоторое усилие, чтобы вынырнуть из глубин, где она сейчас обитала. Храбрость может заработать наказание. И даже поставить под риск Джона. Она должна быть осторожной.
— Лейтенант Мейнард, наверное, я поспешила, отвергнув тогда ваше предложение, — хотя голос и проржавел от длительного простоя, Эрелай обратилась к лейтенанту на высоком евгенике. Это было сделано, чтобы польстить ему, хотя он того не заслуживал по положению. Да он бы никогда и не заслужил такого в любой приличной компании.
— Слишком поздно, — Мэйнард начал играть содержимым длинного лотка, наполненного хирургическими инструментами.
— Никогда не поздно. Мы можем стать друзьями. Или не можем? Мне одиноко.
Она подвинулась к краю каталки в надежде, что не выглядит так, как себя представляла: бледная кожа, красные, воспаленные глаза, впалые скулы. Может, это мало значит для такого человека, как Мейнард. Может, существо, подобное ему, клюнет на обольщение.
— Ты не захотела тогда моей дружбы. Помнишь?
Мейнард подошел ближе и сорвал с нее простыню. Скучный синий материал.
Синий никогда не был моим цветом. Как-то у меня было огненно-синее шелковое платье. Дядя дал мне его на церемонию подношения в храме. Я должна была носить его только в особые дни, потому что огненный шелк дорогой. Но я где только не носила его, чтобы…
Не отключайся! Сосредоточься!
— Что, если я передумала? — слегка хитро улыбнулась Эрелай.
Она призывно посмотрела на лейтенанта. Сейчас не было никаких ограничений. Лаборанты давно уже перестали следить за ней. Ее послушание сделало их ленивыми и самодовольными. В конце концов, куда она сбежит? Так что в маленькой комнате больше никого не было. Той, где делают ей разные инъекции. Но сейчас все ушли за стеклянную стену, занялись чем-то, отвлеклись и, наверное, благодарили Судьбы, что рядом с ними нет Мейнарда.
— И правда, — тон лейтенанта говорил о том, что поверил, но при этом, ситуация его забавляла.
Она чувствовала, что он играет с ней. Сколько человек раньше пытались с ним такое проделать? Торговались? Пытались предложить себя? Эрелай поняла, что лейтенант развлекается.
Он положил руки по обе стороны ее бедер. Взгляд горел желанием.
— Я расскажу тебе о Джонвелише, — он наблюдал за ее реакцией.
Упоминание Джона разожгло надежду, туман в голове немного развеялся.
— Джон? — она выдохнула имя как молитву или желание.
Это была игра Мейнарда. Он любил зажечь искру надежды, а потом превращал ее в дым.
— Его батальон шелудивых фабрикатов отправили на Тасемар, — сказал Мейнард, изображая печаль. — Он сглупил, решив отправится на планету вместе с ними. Шансы выбраться оттуда, моя леди, не сулят для них ничего хорошего.
Мейнард приблизился еще, ожидая насладиться ее болью. Он жаждал ее, как зверь.
— Прямо сейчас капитану корабля приказано отправиться на другое задание, а десант записать в потери. Твой брат среди них.
Эрелай почувствовала ком в горле. Еще немного, и зарыдает.
— Это было бы честью для последнего из Верадинов, — он приблизился еще ближе, почти касаясь ее. Рука легла на бедро. Эрелай отшатнулась, ощутив холод.
Джон не погибнет. Он должен остаться в живых.
Какой-то частью она ощущала, что узнает, если брат на самом деле погибнет. Она почувствует это, как будто выключат фонарик. Если он потухнет, она узнает, потому что ее вселенная станет тусклой.
Скучает ли Джон по мне? Будет ли оплакивать меня?
Характер исследований «Равстар» был секретным. Даже если Джон пытался связаться со своей сестрой, никаких сомнений в том, что ему в этом отказывали. Эрелай Верадин скользнула в темную гладь забвения, едва ощущая пульсацию в реальности.
Мейнард пробормотал что-то успокаивающее. Он продолжал играть роль заботливого любовника, пируя на ее мучениях. Но он ничего не знал ни о любви, ни о сострадании. Рефлекторно, Эрелай протянула ладонь к его руке, стремясь ее поранить, чтобы он, хотя бы, отодвинулся подальше.
Она была готова к тому, что произошло дальше.
Волна теплого покалывания прошла по рукам и по позвоночнику. Сознание ослабело. Эрелай почувствовала во рту кровь от прокушенного языка. Она увидела коллаж из картинок пыток и ярости. Кровоточащая плоть, обнаженные скрученные органы, женский крик, когда ту резали ножами. Десятки картинок. На них были мужчины и женщины. Каждый из них разочаровывал Тристик и умирал, глядя на кровавую улыбку Мейнара.