— Кто там? — спросил он недовольно.
— — Миссис Майерс, милорд. — В дверях показалась дородная домоправительница, в чепчике с кружевами, с подносом в руках.
— Унесите все это, миссис Майерс, — приказал хозяин. — Холланд только что ушел, а мне сейчас ничего не надо.
— Простите, сэр, — проговорила миссис Майерс. — Видите ли, все девушки чистили лампы, и некому было подать вам напитки. Пришлось прийти мне самой. — Она сокрушенно покачала головой.
— Ну, ничего, — ответил маркиз, словно не замечая того, что домоправительница вовсе не собиралась уходить. Он уже привык к тому, что она в некоторых случаях поступает по-своему.
Поставив поднос с графинами и бокалами на столик из красного дерева, домоправительница сказала:
— Я все-таки оставлю здесь все это, на случай если вам захочется выпить. Не будет ли вам угодно, чего-нибудь еще?
— Будет угодно, — ответил маркиз, повернув голову. — Сегодня вечером я буду не один. Поэтому я попрошу подать ужин на двоих.
— Очень хорошо, сэр, — ответила миссис Майерс, хотя по выражению ее лица можно было понять, что ничего хорошего она в этом не видит
— Ничего подобного, милорд. Я сразу же распоряжусь, чтобы все было приготовлено, как вы сказали. — Она направилась к выходу.
— Вы ведь не одобряете этого?
Услышав этот новый неожиданный вопрос, она повернула голову и вопросительно уставилась на хозяина.
— Что?
— Вы ведь не одобряете тех… леди, которые приходят навещать меня, не так ли?
— Это вовсе не мое дело, сэр.
— А все же, если бы это было ваше дело, вы бы осудили меня? — Маркиз произнес это подчеркнуто спокойным тоном, хотя от его тяжелого взгляда домоправительнице стало не по себе.
— Я верю в узы брака, милорд, — ответила она.
— Понимаю. — Маркиз помолчал немного, словно обдумывая ее ответ.
— Не будет ли еще каких-нибудь распоряжений, милорд?
— Что бы вы сказали, если бы узнали, что я разделяю это мнение?
— Какое мнение, милорд?
— Что я тоже верю в брачные узы.
Миссис Майерс покачала головой.
— Я бы не поверила этому, милорд. Вы до сих пор болезненно воспринимаете то, что произошло с вашей матерью, хотя не решились бы признаться этом.
Подобная откровенность шокировала Трамора.
— Ну, довольно, миссис Майерс, вы зашли слишком далеко, — воскликнул он.
Казалось бы, после такого ответа домоправительница должна была притихнуть, но она продолжала делиться своими соображениями, хотя ее об этом вовсе не просили.
— Может быть, вы и правы, лорд Айван, но я знаю вас столько лет, сколько вы живете на свете. Я помню то время, когда умерла ваша матушка. Помню и то, каким замкнутым и угрюмым стал мальчик, у которого не было больше родного дома.
— Вот оно что, — тихо произнес маркиз. Домоправительница наконец почувствовала неловкость.
— Простите меня, милорд, — смущенно проговорила она едва слышно. Потом огляделась, словно в поисках какой-то вещи, и спросила: — Не попросить ли служанку принести еще угля для камина?
— Нет, вы можете идти. — Маркиз бросил на нее недовольный взгляд и отвернулся.
— Спасибо, сэр, — ответила домоправительница и было направилась к выходу, но вдруг обернулась, словно хотела сказать что-то еще.
— Вы что-нибудь забыли? — спросил Трамор.
— Знаете, милорд, — ответила она, — конечно, может, этого мне и не следовало вам говорить… Но, с вашего позволения, вы вовсе не плохой человек. Я и всем так говорю. И я надеюсь, что когда-нибудь вы полюбите леди, которая сумеет вас убедить в том, что я права. — Вдруг она словно опомнилась, сообразив, что такие речи могут кончиться плохо, и произнесла уже другим тоном: — Прошу меня извинить, милорд.
— Не болтайте ерунду, — вспылил маркиз. Лицо его в эту минуту стало еще мрачнее, чем обычно.
— Простите меня, — повторила домоправительница.
— Конечно, — отозвался на ее слова Трамор.
Выйдя наконец из библиотеки, миссис Майерс вздохнула с облегчением.
Но сам хозяин библиотеки был, как обычно, мрачен и погружен в свои мысля. Вскоре после ухода домоправительницы, маркиз встал и вышел из библиотеки. Он поднялся по лестнице на третий этаж, где находились комнаты большинства слуг, а затем — еще выше, в большую мансарду, венчавшую здание, и закрыл за собой дверь.
Продвигаясь вперед со свечей в руке по темному, заваленному старой мебелью и всяким хламом помещению, он шел по своим собственным следам на пыльном полу. Его интересовал хранившийся здесь большой завешенный холст с портретом молодой красавицы.
Несмотря на юность, она, по-видимому, сознавала свою красоту и понимала, какое впечатление производит на противоположный пол. Но во взгляде ее небесно-голубых глаз не было кокетства или жеманства. Скорее можно было сказать, что ей свойственна естественность. Вместе с тем взгляд этих глаз казался загадочным, хотя нельзя было бы утверждать, что эта девушка скрывает что-то или «себе на уме». Она, видимо, еще сама до конца не понимала своей силы, но стоило ей осознать свою власть — и она смогла бы повелевать мужчинами.
Но едва ли в их числе мог когда-нибудь оказаться одиннадцатый маркиз Пауэрскорт.
Он долго стоял перед портретом молодой женщины, и лицо его выражало противоречивые чувства — то ли любовь, то ли ненависть, то ли радость, то ли боль.
Трамор осторожно коснулся пальцем портрета молодой женщины и стал по очереди дотрагиваться до ее подбородка, ее носика, ее локонов, ее алых губ. Потом он вдруг закрыл глаза.
— Лиза… — произнес он сдавленным голосом.
Трамор открыл глаза, но продолжал стоять перед портретом как завороженный. Удивительная женственность этой красавицы составляла и ее силу, и ее слабость. Маркиз нагнулся и вытер пыль с бронзовой таблички на раме, где было выгравировано имя девушки: «Мисс Элизабет Викторин Альсестер из Ноддинг Нола, 1850 г. ».
Трамор выпрямился и бросил на портрет еще один взгляд. И вдруг, словно осознав всю нелепость собственного поведения, тихо рассмеялся. Потом он резким движением набросил на портрет завесу и ушел, больше не оглядываясь.