– Простите, что задерживаю вас. – сказала графиня, словно почувствовав мое желание поскорее покинуть ее дом.
– Это вы простите меня. – ответил я, – Мне приятно было быть в вашем обществе, но думаю вы понимаете, что я хотел бы поскорей вернуться к Рите.
– Да понимаю. – она хотела сказать что-то еще, но не стала.
Уже на пороге она все же добавила.
– Патрик, не держите на меня зла.
Я не понял, что графиня хотела этим сказать. Я не знал, что ответить на ее слова. Я просто растерянно смотрел на нее, пока графиня не закрыла за мной дверь.
Кода я снова вошел в лавку, то очень удивился, увидев сидящую за стойкой юную девушку. Она улыбнулась и подошла ко мне, потому что я так и остался стоять на пороге.
– Вы должно быть Патрик? – спросила девушка.
– Да. – ответил я.
– Вероника. – представилась девушка.
– Я… А Рита? Она… – я не мог что-то внятно сказать, но зато в моей голове стали складываться фразы, слагавшие оду моей глупости.
– Рита просила передать вам это. – девушка протянула мне конверт.
– Спасибо. – ответил я и осторожно, словно боялся обжечься взял его.
Я сел в машину и достал лежащую в конверте записку. Я знал, что в ней. Я понял почему графиня просила не держать на нее зла. Я только не понял почему. Чем я это заслужил.
«Милый мой, святой Патрик. ПРОСТИ. Я не должна так поступать с тобой, но это лучшее, что я могу для тебя сделать. Я не хочу, чтобы ты жил со мной в аду. Моем аду. Там место только для одного. Я верю, что ты найдешь свое счастье. Патрик, мне не хватает слов чтобы написать все что я чувствую сейчас. Ты лучшее что было в моей, теперь наверно уже не долгой жизни. Просто прости и отпусти меня.»
Рита отправила меня к графине, и та постаралась задержать меня как можно дольше. Думаю, она с самого утра обдумывала свой побег и когда окончательно решилась, на время избавилась от меня. Сейчас она была уже довольно далеко, и я не знал по какой из дорог она покинула город. Мое желание сразу броситься в след за ней было бессмысленным и обреченным на провал. Рита сделала, то, что хотела, а я мог только надеяться, что она изменит свое решение и что она рано или поздно вернется в Серебряные Холмы.
Я долго просидел в машине возле лавки. Мне было чертовски обидно и грустно от того, что случилось. Впервые я злился на Риту. Я просто не понимал ее. Для меня один день в аду с ней стоил нескольких лет в раю, но без нее. Она знала это. Знала, но оставила меня одного.
Мне не куда было ехать. Мне некуда было пойти. Я не знал, что делать дальше. Я просто сидел, держа в руках скомканный лист бумаги. Поняв, что я не могу оставаться здесь вечно я поехал к дому Риты.
Дневники я перепрятал на чердак. Там же оставил и сверток, переданный мне графиней. Собрал остатки своих вещей и решил вернуться в гостиницу.
На ступенях гостиницы я остановился. Я вспомнил Катарину. Казалось, я физически ощущаю ее присутствие, словно она только что прошла мимо. Как хорошо начался мой первый день в Серебряных Холмах и к чему все это привело.
В номере, рухнув на постель я впал в небытие. Я вроде бы спал, а вроде и нет. Не то сны, не то видения обрушились на меня. Аппарат с Золтаром звенел мигая разноцветными лампами и непрерывно кричал скрипучим механическим голосом. «Бабочки не живут долго!». «Бабочки не живут долго!». «Бабочки не живут долго!». «Раскрась это черным!». Я не выдержал и кулаком разбив стекло, выдернул Золтару челюсть. Он наконец заткнулся.
Наступила тишина и тьма, вязкая и гнетущая, как та, что настигла меня в Соборе. Я не противился, я даже был рад ей. Я словно оказался в непроницаемом коконе, где ничто не могло потревожить меня. Мое уединение нарушила Катарина. Сначала я ощутил ее присутствие, а потом рассеялась тьма. Катарина сидела на моей постели и смотрела на меня. Потом она превратилась в бабочку и выпорхнула в раскрытое окно.
Я вылетел вслед за ней и оказался возле сквера, где Хэтфилд разбрасывал свои буклеты. За ним нелепо растопырив руки бегал безглазый священник, пытаясь остановить. Хэтфилд легко уворачивался и громко хохоча продолжал швырять нескончаемую литературу. Увидев меня, он направил на меня руку с вытянутым указательным пальцем и выстрелил. Его несуществующая пуля опрокинула меня на мостовую, и я потерял сознание.
Очнулся я, все еще лежа на мостовой, но уже на набережной. Возле меня стоял мольберт, на котором Берэ рисовал свое очередное творение. Я совсем не помнил, как он выглядел, поэтому Берэ явился ко мне в образе давно умершего актера по имени Патрик Девер. Он неистово взмахивал кистью оставляя новые мазки.