После чего стал заикаться и слабеть в голосе, а уже слова святого павлечтения так вообще прошептал: «…Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви… Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее… Так каждый из вас да любит свою жену, как самого себя; а жена да боится своего мужа».
Этот печальный выверт никого не рассмешил. Наоборот, обозлённая толпа родственников притиснулась почти вплотную к брачующимся, а копейщики уже из последних сил удерживали людей древками копий, которые у некоторых треснули пополам. Ну а потом случилось самое страшное.
Когда водоход утягивал плоты от берега, одна крохотная юница рванулась в воду с плота к причалу, увлекая за собой связанного суженого–верзилу в реку. Плавать никто из молодых не умел — как пошли камнем на дно, так и сгинули.
— Кормщик, не останавливаться! — крикнул князь Тимофей. — Засчитайте утопших в жертву нечистой силе, которой одержимы эти полоумные мамки в толпе. — Стрельцы, открыть огонь! А то безумцы на берегу передавят друг друга, а в воде перетопят стократ больше.
Оттесненные в реку вместе с копейщиками стрельцы вскинули ружья и дали беззвучный залп по толпе. Вид крови испугал и образумил осатаневших мужиков и баб. Берег вмиг опустел, все в страхе разбежались, оглашая округу истошными рыданиями. Осталась только безутешная мать утопшей юницы.
— Отлавливайте покойников из воды и складывайте перед алтарём на отпевание после глухой исповеди, — приказал князь. — Похороните сегодня же, без панихиды и поминок. Дел впереди слишком много — двадцать пять тыщ живых душ в чужие края в краткий срок переселить надобно.
— Сгинут наши кровинушки на чужбинушке! — заголосила безутешная мать. — Будь ты проклят, новый царь–антихрист Тимофей Первый!
— Они скорее сгинут тут от цинги и бескормицы в таёжных болотах на вечной мерзлоте, мать.
Князь Тимофей тяжело поднялся на вершину бывшего вечевого холма и взглядом проводил последний на сегодня караван плотов с переселенцами.
Ещё весна не кончилась, а припекает на южной стороне холма, как жарким летом даже к вечеру. Пчёлы жужжат не по–сонному после зимней спячки. И пичуги в дубовой роще щебечут, как не первому теплу радуются, а в разгар лета. Князь вдохнул слабый ещё, но уже пьянящий запах первых полевых цветиков. Сорвал на ходу травинку и покусал ее для забавы. И вдруг почувствовал зверский голод.
Он не ел и не пил с самого утра, как его выхватили старые воеводы прямо из постели. Взгляд его был мутен и тяжёл, словно он ломал свою волю, заставляя себя делать то, что дОлжно, а не то, что тебе по душе. Ноги уже подёргивались коликами от усталости. Князь тяжело опустился на землю, прислонился спиной к дубу–великану и прикрыл глаза, держа травинку в зубах.
— Что, ножки уже не держат? — язвительно проскрипел над ним надорванным голоском игумен в клетке на дереве. — Измучился, видать, зло творить.
— Ага, и разгребать кучи дерьма, куда ты с высокородными народ русский мордой ткнул.
— Отольются тебе людские слёзы, Тимошка–кровопивца. Кровь людская — не водица, а ты её уже пролил. За всё господь с грешника взыщет.
— Не за тем Христос спускался на землю, чтобы власть кровососов вековечно утвердить, а чтобы совлечь с каждого из нас ветхого человека и приблизить нас к ангельскому лику — да утвердится братство людей, а не зверей лютых! Думаешь, такие, как ты, еретиков на кострах жгли? Нет, чернец, вы из ряда вон выдающихся людей и необычайных самородков изничтожали, чтобы продвижение общества к царству небесному на земле остановить. Вы истовых Христовых последователей жгли, чтобы людям и дале зверским обычаем жить, глотки друг другу рвать.
— Царство господне на небесах, а на земле князь мира сего будет властвовать до скончания веков. Потому и человек человеку — волк, а не брат. Никому не дано порядок сей нарушить. Никто ещё не покушался на переустройство общества.
— Сам–то себе не ври, чернец. Были попытки жизнеустройства по–божески и на земле, не может, чтобы не было их. Ваш звериный строй, когда начальствующие и вельможные губят чужие жизни и тянут последние жилы из подневольных, не вечен. Он тяжкими кандалами ваших законов неправедных тянет людей вниз к преисподней. Отец ваш — дьявол, вы исподтишка подталкиваете человека к греху, чтобы он изнемог в нём, а потом его же и наказУете. Дай вам полную волю, вы навсегда загубите науки, искусства, затопчете любой творческий почин, только бы вам властвовать не прекословили.