Хуже всего было то, что он тоже сходил с ума. Все чаще дни и, особенно, ночи внушали ему отвращение, работа опустошала, тяготила.
Но главное — он тосковал. Отчаянно, затаенно, как зверь. От тоски хотелось выть, на луну и не только. Вспоминая, как она прикоснулась к его губам кончиками пальцев, он готов был отдать, что угодно, только бы это повторилось. Он никогда не подозревал, что так нуждается в ласке.
Сколько уже прошло? Неделя, две, больше? Он отсчитывал дни, задаваясь вопросом: где она сейчас?
У нее никогда не было столько денег. Свобода была, а денег не было. Но свобода мало что стоит без звонких монет, а монеты без ясного происхождения. Кто поверит бродяжке, заявившейся с деньгами? Кто захочет продать ей что-нибудь и после не донесет в инквизицию?
Весь опыт ее прошлой жизни говорил, что нужно быть предельно осторожной. Уйти подальше отсюда. Деньги зарыть, спрятать в тайнике, оставить на черный день.
Довольно долгое время пределом мечтаний для нее было устроиться служанкой в какой-нибудь дом. Но бродяг и горожане, и поселяне не жаловали доверием, а когда шанс все же представился, оказалось, что единственным преимуществом служанки по сравнению с бродяжкой является прохудившаяся крыша над головой. В остальном — те же лохмотья и объедки, только за них нужно не драться, а работать до упаду, приставания хозяина по ночам и злобствование хозяйки днем, часто заканчивавшиеся побоями.
И все равно, она не сбежала, хозяева сами прогнали ее, когда настали совсем уж тяжелые времена — кормить лишний рот им стало ни к чему. Возможно и теперь, лучшим вариантом для нее было бы найти себе место в каком-нибудь доме. Например, к палачу служанкой она бы пошла с охотой. Дом на опушке ей нравился. Маленький, немного заброшенный, но чистый. Она тщательно прибралась в нем, пытаясь хоть так отблагодарить хозяина, который уехал, не оглянувшись, и больше ни разу не появлялся. Но он не смог бы взять ее в услужение, даже если бы захотел — она была живым подтверждением его преступления. А это значило, что очень скоро придется искать новое укрытие.
В конце концов, даже инквизитор умаялся в своем рвении. Безумный монах слег в лихорадке, и мысленно он искренне пожелал дьяволу прибрать к рукам кровожадную душонку. Только что толку? Пришлют нового инквизитора.
А пока у него, наконец, нашлось время, чтобы съездить в дом на опушке.
Он не надеялся, что она еще там. Просто нужно проверить, хорошо ли девчонка заперла двери, передохнуть немного от крови и аутодафе, от скользких теней, собирающихся в сумерках у его дома, твердил он себе всю дорогу, украдкой посматривая по сторонам — мало ли, вдруг кто шатается по округе?
Никого. На дверях засов, это он сразу разглядел, еще издали.
Что разглядел не сразу, так это женскую фигуру, торопливо шагающую от подножья холма, на ходу вытирая о подол мокрые руки. Она узнала его, понял он, когда девушка вдруг просияла лицом и побежала.
Запыхавшись, с разбега она подбежала к нему и повисла всем телом, крепко обхватив руками за шею. Он стоял, огорошенный ее появлением и поведением, не решаясь к ней прикоснуться в ответ.
Господь свидетель, она была по-настоящему рада. Он тоже был рад ее видеть, просто не умел так открыто показывать свои чувства.
Она потянула его в дом, хлопотала, суетилась вокруг него, а он, наблюдая за ее хлопотами, чувствовал себя неуклюжим, нежданным гостем в собственном доме.
Он пришел, наконец-то! Она уж и не ждала. Точнее ждала, но почти не верила, что увидит его до своего ухода. Уходить ей совсем не хотелось, но и подвергать хозяина дома лишней опасности самим своим присутствием здесь тоже не дело.
В доме было прибрано, но, как назло, обеда она сегодня не готовила. Еда была вчерашней, чтобы разогреть ее, она быстро раздула тлеющие угли в очаге и сунула туда горшок. Она торопилась и перепачкала ладонь сажей.
Стирая сажу передником, начала говорить. Нервничала, но считала своим долгом рассказать ему, сколько и чего она расходовала, что делала с его имуществом.
В доме стало уютнее, постель аккуратно застелена, пол выскоблен.
Маленькая ведьма за прошедшие недели изменилась, слегка поправилась, исчезли круги под глазами и ссадина на скуле. «След от кнута и синяки на теле уже тоже должны были сойти», — подумал он.
Ее очень красили чистые волосы. Лицо в их ореоле становилось почти хорошеньким. Сейчас она выглядела как обычная молодая девушка, только глаза немного настороженные, как у собаки, которую долго били, а потом подозвали приласкать — и хочется верить в хозяйскую доброту, да память о побоях слишком свежа.