Если бы он мог сказать ей что-нибудь, объяснить, утешить…
Она слегка отстранилась, развязывая сначала передник, а потом ворот платья. Серьезная, сосредоточенная. Повела худенькими плечами, освобождаясь от одежды, и подняла глаза к его лицу.
И все же ей было немного страшно.
Он поднял ее на руки, за пару шагов отнес и усадил на край постели. Сам опустился коленями на пол рядом, мягко взял ее руку в свои. Поцеловал ладошку, внутреннюю сторону запястья, сгиб локтя.
Он был очень ласков и никуда не спешил. Пальцами и ладонями нежно, едва касаясь, проводил по шее, плечам, рукам, спине, груди, вызывая истому и странное оцепенение. Потом так же нежно уложил ее спиной на постель и принялся целовать живот. Она судорожно вздохнула, мышцы внутри непроизвольно сжимались, делая непривычное удовольствие почти невыносимым, на грани боли. Кажется, он понял, потому что, остановившись, на несколько мгновений накрыл ладонью ее лоно, а потом она почувствовала, как его руки гладят и согревают ступни.
По привычке, она ходила босиком и сейчас пристыженно дернулась, однако мужские руки не выпустили ее лодыжку. Поцелуи и ладони поднялись к коленям, и она послушно развела ноги. Едва заметными покалываниями ощутила прикосновение его щеки к внутренней стороне бедер, когда он целовал ее. Он поцеловал даже там, между ног. Это было очень странно и невыносимо приятно.
Он целовал и гладил каждый клочок ее кожи, движениями своих рук и губ будто смывая боль и грязь, впитанные памятью тела. Своими прикосновениями делал с ней что-то невероятное, заставлял все внутри вибрировать и замирать от наслаждения.
По долгу своей профессии он знал многие секреты человеческого тела и сейчас использовал их во благо. Играл на чувствительных точках там и здесь, побуждая расслабиться, успокоиться, наслаждаться. Терпеливо, раз за разом, давая ей привыкнуть к прикосновениям, будил в девичьем теле желание. Сначала мышцы испуганно сжимались, но затем, в очередной раз скользнув пальцами ко входу в ее тело, он почувствовал влагу. Осторожно проник чуть глубже, и сразу ощутил, как сократились вокруг него мышцы, руки вцепились в рубаху на его плечах.
Ее ошеломили непонятно как появившаяся тягучая жидкость и прикосновения его пальцев внутри. Обычной боли не было, но привычный страх перед болью оставался. Пересиливая страх, она сжала пальцы, сминая ткань его рубахи, не отпуская от себя. Он не покинул ее тело, как она боялась, вместо этого раздвинул складки и приник губами. Опять стало невыносимо приятно, под его губами и пальцами все жарко пульсировало, требуя еще больше ласк, еще больше прикосновений.
Он видел, она была уже на грани, поэтому продолжил движение, погружаясь все глубже в ее лоно. Касался ее в глубине, осторожно поворачивая пальцы, меняя угол наклона, проверяя, не повредили ли ей что-нибудь эти подонки в тюрьме. Сопротивления больше не было, а, значит, и боли тоже. Еще несколько движений, и тело свела судорога наслаждения.
Что-то невообразимое, неведомое поднималось в ней, затмевая сознание, выше… выше… Взрыв удовольствия судорогой свел мышцы, лишив сил, стыда, разума. Полное опустошение. Энергии не осталось даже для того, чтобы не закрывать веки и, с блаженно-виноватой слабой улыбкой взглянув на мужчину, подарившего ей это состояние, она провалилась в небытие.
Дрожь стихла, отголосками несколько раз прокатившись по ее худенькому телу, обессиленные руки разжались и выпустили его рубаху. Маленькая ведьма еще несколько раз прерывисто вздохнула, губы дрогнули в слабой попытке улыбнуться, веки опустились. Мгновением позже, она уже спала глубоким, спокойным сном.
Он устроил ее поудобнее на постели, надежно укрыл одеялом. Стоял и смотрел, как она спит, не справляясь с нахлынувшей нежностью.
Он никогда не был таким с женщиной. Не знал, как быть таким. Шлюхи, с которыми он обычно имел дело, его боялись, а он стеснялся их в глубине души. Почему, откуда взялась эта нежность? Даже мать не была с ним ласковой, насколько он помнил. Она умерла, рожая еще одного сына Палача, младенец, правда, тоже не выжил. А вот теперь, он, забыв о собственном удовольствии, наслаждался тем, что подарил его девчонке, худой, некрасивой, нищей. И готов был отдать ей еще больше, все, что имел, включая собственную жизнь.
Она ровно дышала чуть приоткрытым ртом, прядка волос, упавшая поперек лица, трепетала от каждого ее вдоха и выдоха. Он бережно отвел волосы от ее лица, повернулся и вышел, тихо прикрыв входную дверь.
Спустился к ручью у подножья холма и выкупался в ледяной воде, гася собственное, так и не удовлетворенное возбуждение, потом поднялся обратно наверх, захватив оставленную ей у ручья стирку. Солнце уже коснулось горизонта, времени у него не осталось. Пора было возвращаться в привычную реальность.