— Боже! — всплеснула она руками, разглядев Егора Афанасьевича. — Давайте, давайте его сюда!
И втянула Всеволода Петровича вместе с его ношей в прихожую, и тут уже они вместе водрузили Егора Афанасьевича на стул.
— Таисия Ивановна Гакалова... — начал было профессор, но дамочка его перебила.
— Да-да, это я. Вы шофер? — она телом своим загораживала Егора Афанасьевича, как бы предъявляя теперь права на него, завладевая, и в то же время оттесняя профессора к двери. — Подождите, вот вам, — и что-то хрусткое скользнуло в руку Всеволода Петровича, и в тот же миг обнаружил он себя на лестнице, и дверь перед его носом захлопнулась.
Он разжал ладонь и посмотрел: лежала в ней свернутая пополам десятирублевая бумажка. «Однако!» — усмехнулся он, разглядывая десятирублевку, беря ее осторожно двумя пальцами. Потом засунул ее в дверную щель — поглубже, понезаметней, чтобы не соблазнился никакой проходящий, не погубил бы свою душу воровством.
«Может быть, бросить к дьяволу всю эту кардиохирургию? — усмешливо думал он, спускаясь по лестнице. — Зачем мучиться, если деньги в этой стране добываются такими легкими способами?»
Следователь Виталий Алексеевич Блохин едва взглянул на вошедшего Всеволода Петровича и отвернулся, продолжал что-то отыскивать в ящике стола — что-то, надо полагать, чрезвычайно важное, чтобы обращать внимание на такое незначительное явление, как визит клиента.
— Здравствуйте, — сказал профессор, — я вот, по повестке, — и протянул затрепетавший на сквозняке листок бумаги.
Но и тогда следователь не поднял головы, не прервал своего озабоченного поиска. Всеволод Петрович постоял с протянутой рукой, переступил с ноги на ногу. «Может быть, он меня не узнает? Может быть, я так усох за эти недели, что меня невозможно узнать? — горько усмехнулся он. Что ж, немудрено, если бы случилось и такое: две недели работали комиссии ЦК партии и МВД СССР «по делу профессора Чижа», работали и в Мединституте, работали и в Кардиохирургическом центре, выспрашивали, вынюхивали, переворошили тонны бумаг и результатом, надо полагать, и явилась пришедшая вчера по почте повестка.
— Я по повестке, — повторил он и опять переступил ногами, подвинувшись к столу чуть ближе.
Виталий Алексеевич поднял на него возмущенное лицо.
— Я вижу! Вижу и слышу, но имейте минуточку терпения! Что за народ: думают, коли они профессора, так тут перед ними должны все рассыпаться, на цырлах ходить! А мы видали таких! Мы еще и не таких видали!
— Я в этом ни минуты не сомневался, — холодно сказал Всеволод Петрович.
Виталий Алексеевич дернул челюстью, чтобы произнести еще какую-нибудь возмущенную, уничижительную фразу, но как-то у него это не получилось.
— Садитесь! — кивнул он на стул так резко, что профессор испугался, как бы голова его не сорвалась с плеч и не отлетела в сторону. — Ваше дело, — сказал неохотно, искривив в сторону рот, — прекращено за недоказанностью, за отсутствием состава преступления. Распишитесь вот здесь.
Затуманившимся взором отыскал Всеволод Петрович указующий перст следователя и туманную же поставил рядом с ним закорючку.
— Значит, я все-таки невиновен?
— Я же сказал: за недоказанностью вины.
— Это надо понимать так, что вина где-то есть, только вы ее не отыскали?
— Именно так! — злорадно сверкнул зубами Виталий Алексеевич. — Но вы не обольщайтесь, если надо будет, отыщем!
— Очень мило! А кто ответит за нанесенный мне моральный ущерб? Кто ответит за смерть больных, которых я по вашей милости не смог прооперировать? Кто возместит, наконец, убытки государству?
Виталий Алексеевич изумленно на него посмотрел и от распиравшего его изумления как бы даже вырос над столом.
— Да вы... да вы что здесь кочевряжитесь! Да вы спасибо скажите! Скажите спасибо, что времена нынче уж больно... застенчивые! Раньше, небось, не закочевряжились бы!
— Какие, какие? — в свою очередь изумился Всеволод Петрович. — Какие, вы сказали, нынче времена? Застенчивые?
— Застенчивые! — повторил Виталий Алексеевич с нажимом.
— М-мда, а я и не знал. Действительно, что это я кочевряжусь, как вы изволили заметить. Экая я неблагодарная скотина! — профессор встал и ироническим взглядом хотел сбить следователя, повергнуть его в прах. — А за сим позвольте откланяться!