В сердцах Аркадий Семенович рукой непроизвольное движение сотворил, словно уже бросал перевод в лицо редактору. И от этого движения мышиного свойства бумажка, квадратик ничтожный, выскользнула из его пальцев и птицей порхнула вниз, на грязный цементный пол. Испуганно бросился за ней Аркадий Семенович, ловя, хватая ее в воздухе обеими руками, чтобы не допустить до пола, чтобы не затерялся он там, не замусорился среди натоптанной, жидкой от недавних дождей грязи. Не допустил, поймал, заботливо уложил в паспорт и отправился на почту.
Потому что, честно говоря, даже такой ничтожный гонорар был для него в данный момент манной небесной. Как раз и думал мучительно, пока спускался по лестнице и открывал почтовый ящик, у кого бы стрельнуть сегодня рубль или два. Нет, кривил душой Аркадий Семенович, не бросил бы никогда он гонорар в лицо редактору.
Явилась и другая мысль, когда стоял в очереди на почте: значит, уже несколько дней прошло, как напечатан его фельетон в областной газете, солидной на внешний взгляд газете, несмотря на мизерный гонорар. Значит, разворачивают ее люди и читают им вымученные строки, видят и фамилию автора, его фамилию. И от такой приятной мысли улыбка набежала на худое, несколько уже потухшее лицо Аркадия Семеновича. Может быть, даже и заинтересуется кто-нибудь, задаст такой вопрос: а что за писатель Аркадий Утятин? Откуда?
Давным-давно ушло в прошлое то первое восхитительное удивление от прочтения собственной фамилии, отпечатанной типографским способом, но все же каждый раз для него было волнующим это явление, это чудо, если хотите. Не был новичком в литературе Аркадий Семенович, однако не был и завсегдатаем. Как-то так складывалось, что редакторы толстых журналов неохотно принимали его творения. Не ругали, нет, наоборот, хвалили, но и не печатали. Всегда находилась какая-нибудь причина для отказа: то недавно совсем будто бы вышло уже нечто подобное, то якобы тема не отвечала направлению журнала. Либо герои его не соответствовали необходимому на данный исторический момент требованию. Либо усматривалось подражание какому-нибудь классику, а то и не одному, а сразу целой дюжине, даже тем, кого он никогда не читал. Аркадий Семенович недоумевал, классиков боялся, обходил стороной. Перебивался такими вот мелкими публикациями, которые ни денег не приносили, ни славы. И надеялся.
Надеялся и эти мелкие публикации собирал, хранил, смутно предполагая когда-нибудь, в неясном будущем, выложить их перед неким воображаемым редактором, лицом всесильным, всемогущим, предъявить, так сказать, счет. А пока что служили они ему как бы оправдательными документами, своего рода справками для участкового милиционера и вообще для всякой власти: вот, не тунеядец, работаю, добываю хлеб в поте лица. Поэтому, получив деньги, он несколько изменил первоначальные, намеченные еще с утра планы и направился в районную библиотеку.
Дождя не было, но не было в погоде и ясности — напоенный влагой ленинградский воздух тяжело ворочался над крышами домов, сырой ветер гонял по улицам стайки мелких брызг. Одна из таких стаек настигла Аркадия Семеновича у самой двери библиотеки и с хохотом выплеснулась за шиворот потертого плаща.
— Мбр-р-р! — поежился он, толкнул стеклянную дверь — крутнулся перед взором его отраженный мир, обрушилось небо и сгинули дома на противоположной стороне улицы.
Раздеваясь в гардеробе и поднимаясь по лестнице в читальный зал, невольно оглядывался Аркадий Семенович по сторонам, пугливо косился. Дело понятное: явился он сюда не совсем с чистыми намерениями, даже скажем, далеко не чистыми, и все казалось ему, что заподозрен, уличен уже. Глупо, конечно, никто не мог прочитать его намерений, не изобретены еще приборы, способные контролировать образ мыслей граждан, а если и изобретены, то не получили широкого применения и держатся в строгом секрете. Понимал Аркадий Семенович, но от неприятного ощущения никак не мог отделаться. Независимо вскидывал голову, смотрел людям прямо в лицо и взгляду старался придать невинное, чистое выражение: я вот он, весь перед вами. Показалось, что и, девица за стойкой в читальном зале посмотрела подозрительно — он ей поклонился, судорожно улыбнулся и на полусогнутых, вихляющихся ногах прошел в дальний конец зала к столу с подшивками газет.
Ну вот они — два газетных столбца под рубрикой «Сатира и юмор», вот и фамилия под ними жирным шрифтом: А. Утятин. Полюбовался он сначала фамилией, даже мысленно произнес ее — звучит ли? Если вздумается кому-нибудь произнести вслух? Похоже, звучала, было в ней некое рубящее, разделяющее начало. Потом весь фельетон пробежал глазами — свои; родные строчки; каждое слово в которых им рождено было в муках и вынянчено. Конечно, выкинул редактор чуть ли не треть, ну да бог с ним, спасибо и за это. Тихонько потянул он газету из подшивки — с тихим стоном разорвалась бумага, легко отделились листы от своих собратьев, вдруг стали словно бы лишними, уже не помещались в подшивке, торчали со всех сторон. Испуганно оглянулся Аркадий Семенович по сторонам, дрожащими руками быстро свернул газету во множество раз и сунул в карман пиджака. Посидел, поднял от стола отяжелевший взгляд, посмотрел направо, налево — нет, никто не смотрел в его сторону, никто не обернулся.