Председатель горисполкома Борис Сергеевич Голованов с полчаса уже сидел в приемной Егора Афанасьевича, поглядывал на часы и нервно выстукивал носком ботинка на паркете какой-то мотив. Софья Семеновна неодобрительно поглядывала на его ботинок и поджимала губы. Борис Сергеевич не замечал.
— Где ж это Егор Афанасьевич задерживается! — говорил он, скользя как бы ненароком взглядом по круглым и твердым коленкам секретарши.
Софья Семеновна надменно кривила рот.
— Где надо, там задерживается. Может человек хоть раз пообедать по-человечески, в кругу семьи. Ведь весь в работе, весь в напряжении. Может он расслабиться.
— Эт-то точно, — тут же поддакнул Борис Сергеевич.
«Ах ты, выдра! — подумал. — Я бы с тобой... расслабился!»
— А-а, мэр! — бросил Егор Афанасьевич, входя в приемную и уловил в его голосе Борис Сергеевич пренебрежение и неудовольствие. — Н‑ну, расскажи, как докатился до жизни такой, расскажи. Демонстрации несанкционированные у тебя уже по городу разгуливают, плакаты носят. Может, и баррикады скоро начнем строить?
— Да какие там демонстрации, Егор Афанасьевич! — семеня за ним в кабинет, разводил руками Борис Сергеевич. — Так, студентишки побаловались, художники там всякие — ерунда, одним словом.
— Художники, говоришь? Ну вы им суток по пятнадцать пропишите, пусть помахают метлой на благо общества. Не все кисточкой-то махать.
— А это уж как положено! За хулиганство, за нарушение общественного порядка.
— Правильно мыслишь. Только вот что: с каждым разберитесь тщательно. Отъявленных бузотеров надо выявить, демагогов. И на заметку.
— Выявим.
— Действуй, Борис. Аккуратно только, дров не наломайте.
— Понятненько. Бегу! — приободренный Борис Сергеевич пуговицы на плаще застегнул, в нетерпении перебирал ногами, готовый сию минуту ринуться и все исполнить. — Ах вы, профессора-лягушатники, вот я вас! — погрозил он в окно пальцем.
— Чего, чего? Какие профессора?
— Да это я так, шучу. Профессора там в толпе знакомого встретил. Пожилой уже хрен, а тоже туда же, тоже ручонками машет.
— Этому-то что надо было!?
— Бог его знает. Затесался, ну и взыграла кровинушка, забурлила. Известный кардиохирург, свояченице моей операцию делал.
— Кардиохирург? Стой! А фамилия?
— Чиж. Всеволод Петрович Чиж.
— Ну-ка, ну-ка! Да ты плащ-то сними, повесь вон на вешалку. И не топчись, не егози, словно тебе приспичило. Сядь вот, расскажи толком, что и как. Впрочем, минутку.
Придержал жестом председателя и снял телефонную трубку.
— Кирилюк? Я там у тебя сейчас Андриана Аристархова видел. Подошли-ка его срочно ко мне. Да и сам забеги, дело есть.
Положил трубку и опять остановил встрепенувшегося Бориса Сергеевича:
— Подожди.
А в левом его глазу запрыгал, заиграл огонек — глаз словно бы оборотился вовнутрь самого Егора Афанасьевича, разглядывая там что-то, соображая. Через несколько минут дверь кабинета отворилась, и вошел невысокий и плотный заведующий отделом пропаганды и агитации Кирилюк, за ним, над лысым его черепом, возвышалась согбенная фигура редактора областной газеты «Правда Благова» Андриана Аристархова. Сивая шевелюра редактора по сторонам его узкого унылого лица свешивалась поэтической гривой и вздрагивала при каждом шаге ее обладателя. Что-то покорно-верблюжье было в облике Андриана, и со стороны казалось, будто Кирилюк ведет его за собой на поводу.
— Проходите, товарищи, рассаживайтесь, — широким демократическим жестом пригласил Егор Афанасьевич. — Дело у нас чрезвычайно краткое, можно сказать, экспромт. Надо бы, конечно, пошире осветить, может быть, собрать бюро обкома, но... некогда нам заседать, некогда разводить турусы. Работа, работа и еще раз работа! Да и дело очевидное. Так вот, вам, разумеется, уже известно о сегодняшнем событии на площади? — он склонился в сторону Кирилюка и Андриана.
Те боязливо кивнули.
— Ага. Ну и как пресса собирается реагировать?
— Отрицательно! — вскочил Андриан.
— Ясно, что отрицательно, а как? Я спрашиваю, как освещать собираетесь?
— Так... неужто печатать?
— Именно! Ты, Андриан, все еще старыми понятиями живешь, а у нас, между прочим, эпоха гласности, да будет тебе известно! Нам нечего скрывать от народа! — Егор Афанасьевич разгорячился, кулаком по столу пристукнул, метнул взгляд в сторону портрета. — А как же! Осветить, осветить в прессе нужно обязательно! Осветить и объяснить народу, как хулиганствующие элементы устроили дебош на площади. Пьяный, понимаешь, дебош! Вот Борис Сергеевич, непосредственный очевидец, нам и доложит. Давай, Борис.
Борис Сергеевич ошалело смотрел на секретаря обкома.