Неизвестно, видел ли Генеральный газету, но губы его горько кривились.
С отвращением посмотрел Егор Афанасьевич и на список записавшихся на прием сегодня граждан города Благова — отпечатан был список заботливой рукой Софьи Семеновны и положен на видное место. С отвращением он на него посмотрел и гадливо взял в руки, и тут же словно выпятилась на него с листа фамилия «Чиж»; и имя и отчество профессора рассыпались перед ним мелко. И вмиг слетели с лица Егора Афанасьевича отвращение и скука, насторожилось в нем все и дрогнули ноздри большого руководящего носа, и стало сладостно и тревожно на сердце, как у бойца перед битвой. Давно он ожидал чего-нибудь со стороны профессора, телефонного звонка или письма, а может и визита; и вот он, визит. Ну что ж, милости просим, милости просим.
Кнопку нажал Егор Афанасьевич, хотел вызвать Софью Семеновну и предупредить, чтобы Чижа в самый конец списка переписала — пусть посидит в приемной, потомится, пусть одуреет от ожидания, пусть выветрится из него запал... Но неожиданно для самого себя, по какому-то наитию, по вдохновению свыше, произнес:
— Софья Семеновна, пригласите, пожалуйста, профессора Чижа.
И правую ногу под креслом подогнул и перенес на нее тяжесть тела и замер в ожидании, как бегун на старте, и едва только дрогнула, открылась дверь, вскочил и пошел навстречу с распростертыми объятиями.
— Профессор! Вот так гость, вот так сюрприз! — он крепкую, сухую руку профессора облапил сердечно двумя руками. — Рад видеть! Только зачем уж вы так-то, официально. На прием вот записались. Да вам только свистнуть стоило, номер телефонный набрать, и я бы сам к вам прибежал пред светлы очи, ей богу! Что мы, грешные, что мы, бюрократы проклятые, перед вами! Пыль и прах! Вы ведь знаменитость! Кстати, вас с приездом, кажется, поздравить можно? Кто-то говорил, не помню, будто вы за границу уезжали? В Америку?
— В Японию, — машинально произнес Всеволод Петрович, выдирая руку из мягких лап секретаря.
— Ну да, ну да, в Японию, помню. Но, доложу я вам, Япония-то поинтересней Америки будет. Много интересней! Завидую, в Японии мне побывать еще не довелось, не довелось. Ну как там?
— В Японии хорошо.
Всего ожидал Всеволод Петрович, только не такого сердечного приема. Предполагал он, что скорей всего не примет его секретарь под каким-нибудь предлогом и сомневался долго, прежде чем прийти в обком и записаться. И все же пошел: гляну, решил, в глаза его. Может человек лицемерить, может языком переворошить тысячи тонн лжи, но в глазах-то всегда останется хоть малая толика истины, самая-самая малость угрызений душевных. И он с первых же мгновений старался заглянуть в глаза Егора Афанасьевича, однако неуловим был взор секретаря, веселой и беззаботной птичкой порхал по кабинету, приветливым и ласковым был голос. И усомнился Всеволод Петрович: да точно ли имел место инцидент на охоте? не обманули ли Веню?
— Прошу, прошу! — хлопотал вокруг него Егор Афанасьевич, провел и усадил в то самое мягкое кожаное кресло, в котором сидел он несколько месяцев назад. — Чему обязан? Проблемы какие-нибудь? Выкладывайте, дорогой профессор, все, что в наших силах...
— Я пришел по поводу заявления, помните? — с некоторым затруднением, но твердо выговорил Всеволод Петрович, опять же стараясь заглянуть в глаза собеседнику, даже пригибая для этого слегка голову.
— Заявления? — Егор Афанасьевич отлетел взглядом к самому потолку, к карнизу на окне и там уселся. — М‑м, напомните-ка, с этой работой маму родную забудешь, не только какое-то там заявление. О чем речь?
— Два с лишним месяца тому назад я передал вам заявление от себя лично и... и от группы товарищей о злоупотреблениях в Мединституте, о существующей там мафии. Между тем, самый главный мафиозо и взяточник, ректор института Покатилов, как ни в чем не бывало разъезжает по городу в черной «Волге», меня же в аэропорту арестовали, посадили в тюремную камеру с ужасным убийцей, а теперь завели на меня уголовное дело, — голос Всеволода Петровича дрожал, вот-вот готов был сорваться, забиться.
— Вас арестовали?! — ужаснулся Егор Афанасьевич. — Вас посадили в тюремную камеру?! Помилуйте! Да они там что, с ума посходили! Это я сию же минуту выясню, сию же минуту! Что же касается вашего заявления, то... Егор Афанасьевич энергично пожал плечами, руками развел и честный, искренний взгляд левого глаза вперил в профессора, правый, однако, оставался прищуренным, как бы в резерве, — честное слово, не помню. Не путаете ли вы чего-нибудь, профессор?