Выбрать главу

Степан побледнел и сдавленно прошипел:

– Это что же – мы навсегда здесь останемся?

– Да не нервничай. Через шесть часов бензин кончится. Мотор заглохнет. Мы вернемся автоматически.

– Шесть часов, – произнес Степан мрачно, но с видимым облегчением.

Тем временем на сцене появился новый предмет обсуждения – механизм, похожий на огромный самогонный аппарат. По всему было видно, что он тоже создавался из отходов производства. Внесли сие творение два изобретателя – широкоплечий, лысый, что колено гомосапиенса, усатый, что Тарас Бульба, мужчина лет под полтинник, и вихрастый шустрый молодой паренек, напоминающий гармониста из старых фильмов.

– Це пылеи дымоулавливатель, – неторопливо, густым басом произнес лысый, указав могучей дланью на прибор.

– А для чего он? – спросил очкарик из президиума.

– Як для чего? Шоб пыль и дым улавливать.

– Как он действует? – спросил председательствующий.

– Так то ж элементарно. Вот вы, на задних рядах, будь ласка, засмолите цигарку.

Нашлось несколько добровольцев. Когда над задними рядами поплыл дым, изобретатель включил тумблер, сделанный из черенка пожарной лопаты. Дым моментально исчез.

– А какой принцип? – не отставали от лысого.

– Так то мой малой лучше расскажет. «Гармонист» выступил вперед и начал тараторить:

– Диффузионные процессы в газообразной среде, согласно уравнению…

Лысый отошел в сторону и встал неподалеку от Лаврушина.

– Простите, можно вас, – прошептал Лаврушин, приподнимаясь с места.

– Що?

– Вы детали на свалке брали?

– А як же. Главный источник для нашего брата.

– Я вас там видел.

– О. А я бачу – лицо знакомое.

– Мне ваш аппарат понравился. Только из-за того, что у вас стоит маленький чугунок, а не большая алюминиевая кастрюля, меняется синхронизация. И эффект падает. Кстати, такую кастрюлю я вчера нашел. Позвоните мне…

Лаврушин нацарапал на бумажке номер телефона и протянул лысому изобретателю.

– Ну спасибо, – сказал тот.

Когда лысый отошел, Степан прошипел:

– Ты чего? Зачем телефон дал? Это же другой мир!

– Ох, забыл.

Тем временем «гармонист» нудно вещал:

– График охватывает третью и четвертую переменную.

Лысый не выдержал и перебил его:

– Николы, ты просто скажи – там такое поле создается, что всю дрянь из воздуха как магнит тянет.

Тут вскочил набивший всем оскомину бородатый скептик, В отличие от людей творящих, которые еще не знают, что могут, он знал, что не может ничего, а потому обожал поучать и разоблачать:

– А, так сказ-з-зать, научная экспертиза?

– Так це ж разве экспертиза? – лысый вытащил из кармана небрежно сложенный в несколько раз и изрядно потертый листок. – У них сто человек этой проблемой занимаются – ничего не придумают А значит, и вы, братцы, тоже ничего не придумаете. Це экспертиза?

– Что меня, так скз-зать, настораживает, – затеребил скептик бороду – Есть, так скз-зать, магистральные пути развития науки Все большие открытия совершаются, так скз-зать, большими коллективами. Игрушки, мелочь, усовершенствования – это просто для народного творчества. Но тут большая проблема.

– Эй, там, на галерке, будь ласка, засмоли. Поплыл сигаретный дым. Лысый дернул рубильник – дым исчез. Перевел его – дым появился.

– Но я не договорил Значит, так скз-зать, магистральный путь.

Лысый вновь взялся за рубильник – дым исчез.

– Братцы! – вскочил деревенский защитник изобретателей. – Человек творчество проявил! Ум, совесть вложил. Душевнее надо, братцы! А вы – магистраль.

– Но существуют, так скз-з-зть… Лысый дернул за рубильник – дым исчез.

– Так сказ-зать… – донесся возбужденный голос скептика.

Чем кончилось дело друзья не слышали. Они очутились во Дворце Съездов у пресловутого пятого микрофона, к которому выстроилась длинная очередь. Сейчас в него вцепился поп, в длинной рясе, похожий на бомжующего Мефистофеля, и что-то орал. Обсуждали какую-то поправку, но какую. Щелк – опять другая картинка.

Дальше пространства начали меняться быстро.

Путешественники за несколько минут побывали на: виноферме в Голландии, с довольными, обладающими всеми правами свиньями. Затем перенеслись на квартиру писателя Астафьева. Оказались на приеме Белом доме. Оттуда их вытолкали взашей и на полицейской машине повезли в участок. Лаврушин сказал, о они русские, и полицейский восторженно, сугубо по-английски заорал: «О, русский шпион». К счастью, репортаж закончился, и друзья очутились в кооперативном кафе, где успели ухватить по кусочку, прежде чем исчезнуть. Дожевать бутерброды с севрюгой они не успели – перенеслись в Антарктиду, прямо в пингвинье стадо – и стало от холода ни до чего. Едва не обледенели, но подоспел репортаж об испытании новой роторной линии.

– А если покажут открытый космос? – Степан [тряс Лаврушина за плечи. – Или мультфильм?

– Даже и не знаю

Дальше пошли передачи такие, будто специально призванные доставить массу удовольствия Венеция. Рим Сафари в Африке. Друзьям оставалось только радоваться жизни.

– Какой отдых, – лениво потянулся Лаврушин в шезлонге на берегу Средиземного моря. – Какие возможности для индустрии развлечений.

– Неплохо, – Степан огляделся на нежащихся в лучах солнца людей, на белокаменный прекрасный город на другой стороне залива, поднял с песка ракушку и швырнул ее в море.

Ласкающий взор пейзаж исчез, будто и не было вовсе. Путешественники оказались в темном, пыльном углу. Сердце у Лаврушина куда-то ухнуло в предчувствии больших неприятностей.

– Пропала Рассея, – услышал он.

* * *

Угол был завален старыми сапогами, корзинами, одеждой. Тут же стоял высокий (рукой до верхушки не дотянешься) шкаф.

Просторная комната имела сводчатые окна В них уныло глядел узкий лунный серп. Здесь было пыльно В центре стоял большой стол с горящими свечами На столе возвышалась здоровенная бутылка с мутной жидкостью, стояли тарелки с солеными огурцами, картошкой. За столом сидело четверо Человек в строгом сюртуке уронил лицо в свою тарелку с объедками и посапывал громко и омерзительно. Здоровенный мужчина в военной форме с аксельбантами, погонами штабс-капитана, зажав в руке стакан, зло глядел перед собой, его лицо держиморды, напрочь лишенное интеллекта, было угрюмым. Третий за столом был подпоручик с красивым, но порочным лицом. Он обнимал распутную толстую тетку и истошным противным голосом орал:

– Пропала Рассея! Продали ее жиды и большевики! Истоптали лаптями!

От избытка чувств он схватил со стола револьвер и выстрелил два раза в стену. Грохот был оглушительный. Пули рикошетировали с искрами.

– Успокойтесь, подпоручик, – обхватив голову рукой, прошептал капитан. – Не только вам тошно, что Родина в руках хама.

– Хама, – плаксиво и пьяно поддакнул подпоручик «Противные люди, – подумал Лаврушин. – Видимо, попали мы в революционный фильм шестидесятых».

– Ох, Николай Николаевич, – хихикнула дама, теснее прижавшись к порочному молодому офицеру. – Можно хоть сейчас о приятственном.

– Пшла вон, дура! – взвизгнул подпоручик, оттолкнул женщину от себя. Потом всхлипнул: – Землю отобрали. Капитал… Пропала Рассея!

– Не будьте барышней, подпоручик…

Докончить этот унылый разговор им не пришлось. Под ноги Лаврушину со шкафа тяжело шлепнулся откормленный черный кот.

– Кыш, – рефлекторно крикнул изобретатель. Держиморда вздрогнул. Пьяный поручик крикнул противно и тонко: