– Мистер Стивенсон, вы провели больше полутора суток на осажденном ранчо, убеждая сектантов сложить оружие. Как вы оцениваете ситуацию?
– Как чертовски сложную и неустойчивую. Но уже виден свет в конце тоннеля. Отчетливо виден!
– То есть переговоры будут продолжены?
– Конечно. Мы надеемся на мирный исход, – и слова эти, вроде бы те же, что и у Трэвиса, звучат сейчас совершенно по-иному.
– Значит, штурма в ближайшее время не будет?
– Штурма?! – искренне изумляется переговорщик. – Что за странная идея! Там внутри ДЕТИ – 17 человек. И больше полусотни взрослых – вооруженных, отчаявшихся и готовых на всё…
И тут он разом осекается, разглядев, наконец, что за время его отсутствия окрестный пейзаж обогатился кой-какими новыми деталями, а именно – изготовившейся к бою бронетехникой…
45
В фургоне мобильного командного пункта, оккупированного людьми из ФБР, только что закончилось совещание. Стивенсон сталкивается в дверях с тремя покидающими помещение армейскими офицерами в ненадеванном, аж в складочку, камуфляже; Трэвис-"Ли Джонс" как раз обменивается прощальным рукопожатием с танкистом в темном комбинезоне:
– Не думаю, что вам понадобится боезапас, полковник. Впрочем, вам виднее…
Махнув рукою переговорщику – обожди, мол – он провожает до дверей танкиста и лишь тогда оборачивается к своему подчиненному:
– Ну, чего у тебя там?
Тон, которым это произнесено, не оставляет сомнений: сам он взирает на трепетание крылышек сего голубя мира вроде как президент Буш – на занудство малохольных ООН-овских инспекторов по Ираку: тянут, понимаешь, и тянут свою резину, когда всем вокруг ясно, как божий день – пора брать !.. Нет, оно конечно, «Блаженны миротворцы», но…
– Всё в порядке, сэр. Они сдадутся.
Нависает тишина. Двое фэбээровцев озадаченно подымают головы от разложенных на столе космических снимков местности и компьтерных «поэтажных планов» Маунт-Кармела; у третьего застывает во рту полуоткушенный сэндвич.
– Что, серьезно?!
– Вполне. Думаю, еще дней пять-шесть…
Двое, хмыкнув, возвращаются к своим картосхемам, третий – к сэндвичу; Трэвис же воззряется на блаженно-миротворца уже даже не как Буш на херра Бликса, а как генерал Шаманов – на лорда Джадда:
– Да что ты говоришь?! Может, не пять-шесть дней, а пять-шесть лет?
– Нет. Речь действительно о считанных днях. Их пророк, Кореш, уже закончил толкование первой из семи печатей – на это у него ушло два дня, и приступил ко второй. Я своими глазами видел рукопись…
– Какие еще печати, мать их перемать?
– Успокойся, Уильям. И не богохульствуй. Мы ведь должны для начала понять мотивы противника, верно? – чувствуется, что переговорщик давно уже привык, что со своими силовиками иной раз по ходу дела приходится общаться ровно в той же убаюкивающе-убеждающей манере, что и с накачавшимися амфетамином террористами, удерживающими заложников; профессионал… – Ты же помнишь: пять дней назад, 14-го, Кореш наконец согласился сдаться – только он сначала должен дописать свое, ИСТИННОЕ, толкование смысла Семи печатей из «Откровения Иоанна Богослова». О-кей. К 16-ому он закончил толкование Первой печати, сейчас заканчивает Вторую…
– Да он же просто тянет время!
– Никак нет. Он и вправду готов к сдаче – уж поверь специалисту! Еще пяток дней – и он сдастся сам и убедит сложить оружие свою паству, а уж это точно никому кроме него не под силу. А штурм – это будет та еще мясорубка, не строй себе иллюзий! И хрена ли тут проку от танков с «Дельтой»… Ты только вдумайся, Уильям: ведь всю эту кашу заварилиради детей – тех самых детей, что там, внутри! Это их ты собрался освобождать танками? Ну, с этой вашингтонской дурой всё ясно – она из тех, кто не моргнув глазом разрубит пополам того Соломонова младенца, лишь бы поставить на своем, но ты-то, вроде, нормальный человек!..
– Какого дьявола, Эндрю! – вступает в перепалку третий фэбээровец (близнец Харисона Форда), успевший, пока суть да дело, дожевать свой сэндвич. – Нам никто не позволит держать тут всю эту армию еще неделю…
– Послушай, Джереми, – начинает встречно закипать переговорщик, – я всё понимаю: тебе просто не терпится посчитаться с теми, кто уложил в той февральской перестрелке четверых твоих парней – но ведь, говоря по совести…