Ростбиф нащупал неприметный выступ в калитке, примерился и неожиданно легко перемахнул через неё. "Хитрец, никого не захотел подсаживать", - заметил Маккиавели, однако сам пригнулся, чтоб Шкитуну было удобнее перелезть. Потом сам, цепляясь изодранными руками, нащупывая любую неровность, отчаянно полз, не ожидая помощи сверху. Да про него словно и забыли. Толстяк жевал сухую прошлогоднюю травинку. Шкитун, скрытый от остального мира забором и не обнаруживший за ним откормленной собачатины, чувствовал себя куда увереннее. Глаза его снова горели, алчная злоба владела им.
- Колин, дежурь у калитки. Если что - свистни. Мы внутрь. Ну, толстый говнюк, показывай дорогу.
- Может, лучше я подежурю? - неуверенно пробормотал Ростбиф, - На задней стороне только одно окно, сами его легко найдёте.
- Ты не свистишь, а пердишь, - оборвал его Шкитун, - топай, пока не нарезал из тебя свининки.
Колину было бы интересней пойти с вожаком, порыскать в холодных, помертвевших от сырости комнатах, представить холодных морщинистых их обитателей, однако он спорить не стал, кивнул и остался у входа. Ребята растворились быстро, как тени, их точно весенний ветер унёс, сорвавшись с обгоревшей берёзы.
За неприметным без архитектурных излишеств домиком тянулся запущенный сад, сухие сморщенные вопросительные знаки яблонь и слив не чувствовали весны, даже не шевелились. "Мы держим небо, - твердила их упрямая вопросительная поза, - а что сделал ты? Только и способен, что забираться вместе с безмозглыми пацанятами в чужие дома да небрежно подхватывать то, что плохо лежит".
"Каждое дерево, - усмехнулся Колин, прислушиваясь к вопрошающему молчанию, - втайне считает, что держит небо, что именно оно является главной опорой. Но если этот купол из дешёвого хрусталя действительно вздумает грохнуться оземь, вряд ли вы все его удержите, даже если бессознательно станете действовать сообща".
Белоголовый пацан появился будто бы из флигеля, находящегося позади дома, но Колину показалось, что он был здесь всегда. Просто они в безумной своей сумятице не могли его заметить.
- Ма-ла-ко, - сказал мальчуган, - обнажив пустые дёсны.
Он не шёл, а словно скользил по голой не размякшей ещё земле. Длинная мужская рубашка напоминала халат, она волочилась за ним, собирая сухую морозную пыль.
- Ма-ла-ко, - повторил он, будто бы примеряясь к звукам, вылетавшим из него. Затем взгляд, стукаясь о краску забора, обнаружил чужака, - Маль-чик.
- Заткнись, - прошипел Колин, не зная, что делать, дрожа всем телом. В левом виске барабанило, казалось, глаз сейчас вылетит из него, перебравшись через спасительную ограду. Может, нужно засвистеть? Но если дома кто-то есть, друзья и так влипли, лучше свалить отсюда, пока вслед за малышом не выбежали мамаша и нянька, а то и здоровые ребята с лопатами.
Первый удар опрокинул его на землю, он попытался отползти подальше, и ему повезло: лопата стукнулась в миллиметре от его уха, он даже ощутил на ней вкус своей крови.
- Вы не видите, что это ребёнок? - услышал он позади себя уже знакомый неуверенный неуклюжий голос.
- Влад...
Он отвлёкся на звуки и получил по заслугам. Лопата врезалась ему в лицо, расплескав веснушки по асфальту. Огненное солнце плыло над баррикадой, в его пламени мёртвом и холодном отражались трупы.
- Твой ребёнок подносил этим сукам патроны, - Голос отвлёкся, лопата замерла у его ног. На мгновение, не больше. Даже выплюнуть зловонную городскую кровь не успеешь.
Сквозь растёкшийся по его лицу и застлавший глаза бурый туман он видел солнце. Оно заходило, устало шевеля лучами, постарался вцепиться в один из них. Горячо, руки в крови... И уже не пытаясь увернуться, понял, что Голос промазал. Лопата, метившая ему в позвоночник, угодила в мусорную кучу рядом.
- Падла, солнце в глаза, - ещё много матерных слов разбросанных по площади, потом просто удар ботинком в бок. Не самый сильный. Случалось, он заслуживал и крепче, когда забывал вычистить Арнольду ботинки. Влад виновато всхлипнул и ещё пробубнил что-то, но было уже поздно: Колин почувствовал, как лопата нашла его ржавые, видные невооружённым глазом рёбра.
Он стал проваливаться в глухой церковный подвал, отчаянно цепляясь за гнилой пол. Он замечал Ростбифа и Шкитуна, они стояли, разинув рты, боясь пошевелиться. Он снова видел комнатку, забитую книгами и ещё не понимал, что в такой крохотной каморке можно существовать.
Палата Гром.
"Дабро пажаловать".
- Это ты нарисовал? - шепотком проговорил он, затем вспомнил, что рисунок на той стороне калитки и мальчик его не видит. Но тот понял, о чём речь и утвердительно закивал - да, он. У него есть ещё рисунки "Ма-ты-лёк", Ма-ла-ка-вос" и "Ма-би-ла", маль-чик хочет посмотреть?
- Ты чего дрыхнешь? - голос Шкитуна, довольный, ободряющий, ворвался в его мысли, смёл в один момент и пацана, и его рисунки, и даже страх быть обнаруженным. Неужели прошло столько времени? Они ведь только-только скрылись из виду, их шаги только-только перестали биться в его груди.
Он попытался что-то ответить, но вышло бессвязное бульканье. Сплюнул, потом заметил, что его приятели вернулись с пустыми руками и криво усмехнулся.
- Видно там ни черта нету. Наш толстячок сегодня напустил газы, а за ними ничего и не разглядишь. Ведь дача чиста, так, Шкитун?
- Да всё нормально, - их вожак даже не поверил, что это говорит Колин, вечно тихий, умеющий думать Маккиавели. Сейчас в глазах приятеля играли дьявольские огоньки, будто бы не они с Ростбифом, а он был главным героем и увидел кучу красивых безделушек - бери, не хочу.
"Сколько книг, Влад, неужели, это всё наше? Весь огромный маленький мир, такое неземное полушарие?"
"Да, мой маленький страдалец, только это всё не просто так. За это мы отдали свои души".