Я потер лицо. Какой ужас… Какой бред…
– А ты не думаешь, что нас могут обвинить в убийстве? Нас тут трое было! Даже если экспертиза сможет сказать по траектории полета, что он прыгнул сам, то статью за доведение до самоубийства еще никто не отменял!
– М-да? – Улыбка наконец-то пропала с лица босса. – Ладно, согласен, рвем когти!
– А мы не должны рассказать?
– А они что, слепые? Никто не видел, как человек в окно вылетел? Или как он на дороге мертвый валяется? Идем!
Я еще раз бросил печальный взгляд на автотрассу внизу, которую из-за расстояния было очень плохо видно (но маленькое ярко-розовое пятнышко, как разлитый клубничный йогурт, отчетливо бросалось в глаза), и вышел вслед за Степанычем.
В номере мы быстро покидали вещи в сумки и вышли в фойе.
На смене была Эсмеральда.
– Вы нас покидаете? Так скоро?
Я дернулся от слова «скоро», и Степанычу пришлось самому отвечать. Мол, жаль, но труба зовет, вот бы свидеться нам где-то еще – и прочая чушь.
– Так мы можем увидеться прямо сейчас! Я как раз заканчиваю, мальчики!
И она бросила томный взгляд на меня.
– Видал? – ткнул меня Степаныч в бок, хохотнув. – «Мальчики»! Совсем ошалела баба! – И тут же все испортил, спросив всерьез: – Ну что, пойдем с ней?
– Ты спятил, что ли? Уезжаем!
Эсмеральда еще что-то бубнила, рванув за нами и называя нас «мальчиками», но резко остановилась на пороге. Прозрачные двери исчезли и так и не появились – им мешал живой объект.
Или не живой? У нее как будто нет разрешения выйти за пределы здания.
– Степаныч, она живая или робот? Как тебе показалось… на ощупь?
– Что, жалеешь? Хочешь, вернемся?
– Нет!
Не нравится мне Зорин после этой Кобры Змеиновны, но делать нечего, другого не дадут, придется с ним ехать несколько часов в одной машине.
Прибыв в Быловременье, мы сразу направились в редакцию. Здесь я понял, что зря так рвался домой и зря боялся оставаться там. Палитровские роботы-копы умеют не только арестовывать, но и во многих случаях предотвращать преступления. А у нас… Даже в негритянском гетто не встретишь такого ужаса.
Все сотрудники были мертвы. Все лежали на полу нашей общей комнаты, включая Серегу, Ваньку, внештатников, главбуха, водителя и даже, к сожалению, Люсю. У всех были проткнуты глаза острозаточенными карандашами. Тонкие струйки крови расходились от этих желтых деревянных столбиков во все стороны, образуя подобие багряной паутины. Зрелище было невыносимым, и я отвернулся. Эх, Люся. Заточила ты карандаши на свою голову…
10
Степаныч схватился за сердце, я еле доволок его до стула в приемной.
– Сходи… – шептал он. – Проверь…
– Я не думаю, что кто-то жив.
– Нет, сходи в мой кабинет, проверь у меня на столе… Валидол! Должен быть валидол! – Главред передал мне ключи от своего кабинета.
– Понял.
Я сбегал за таблетками шефу, а затем потянулся к мобильному. Вот незадача…
– Степаныч, у тебя телефон фурычит?
– Что? Не знаю! Проверь. – И он беспомощно отдал мне свой сотовый. Место секретарши Люси, делавшей за шефа абсолютно все (разве что не чистящей, я надеюсь, его обувь языком), займу, надо полагать, я.
– Поиск сети! Что за дрянь?
Тут Степаныч резко и больно схватил меня за руку в районе локтя.
– Закрой! Закрой!
– Что закрыть?
– Дверь, болван!
Я проследил за его взглядом: шеф уставился в окно приемной.
– О черт!
Прижавшись к стеклу, стоял человек в черном капроновом чулке на голове. В одной руке у него была глушилка. В другой – маленький походный топорик наподобие томагавка. Маленький, но от этого не менее страшный…
– Этого не может быть! – взвыл Зорин и заревел. – Это не должно происходить со мной!
Я ринулся к двери, одновременно с этим увидев, что маньяк тоже бросился бежать – в ту же сторону. Он мелькнул напротив окон нашей комнаты, где сейчас лежало несколько трупов. Затем, когда я добежал до дверей, я увидел его в маленькое окошко. Иногда мы запираемся, к примеру, во время жестких дедлайнов или когда приходят рекламодатели, а звонка с домофоном у нас нет. Если кто-то стучит, то в это окошко в деревянной двери мы видим, кто пришел.