Зайдя в квартиру, я услышал голос. Мать с кем-то оживленно разговаривала. Они нашли меня? Так быстро?
Я полез в карман и достал нож. Голос доносился из маминой спальни, дверь была приоткрыта. Я резко вваливался в помещение и обомлел.
Мать сидит на левой части кровати и говорит в пустоту. Смотрит направо, но там никого нет. Господи, я так долго занимался одной лишь работой, что не заметил, как мама сошла с ума. Да, вроде рановато ей спятить, но, по ее собственным словам, у нее была тяжелая жизнь. Муж, отец мой, умер рано, свекровь и свекор ее недолюбливали, из-за чего и я с ними редко общался, пока они были живы, сама она детдомовская. Фактов достаточно, чтобы верить ей, когда она жалуется на жизнь.
Я молча закрыл дверь и пошел на кухню ужинать.
* * *
Ночью я проснулся от каких-то звуков. С закрытыми глазами я лежал, пытаясь их идентифицировать. Это голос. Мужской, незнакомый. Он говорит какое-то короткое слово. Что-то вроде «тень». Но странность состоит не в этом. В мамином подъезде, как и собственно везде, много алкашни. Иногда пьянчужки что-то бубнят ночами. Чаще выкрикивают, конечно, скандаля с собутыльниками. Но это мог быть алкогольный делириум одинокого алкаша. Так вот, жутковато мне стало не из-за того, что он говорит какое-то там слово, а из-за того, что это слово он произносит с интервалом ровно в минуту. Я все-таки зануда, поскольку лежал и считал секунды. На шестидесятой всегда произносится это слово. Прислушавшись, я похолодел. Это не «тень». Это «семь»!
Я открыл глаза и включил настенное бра. Маленький механический будильник на тумбочке показывает начало первого. Семь дней…
– Да иди ты на фиг! – возмутился я. Будет еще какая-то пьянь играть роль японской девочки.
Я встал с мыслями проучить наглеца. Я уже пережил схватку с вооруженным топором психом, и какой-то трусливый гусь, повторяющий, как попугай, одно и то же слово, меня не испугает.
Стена гостиной, где я спал, соседствует с другой квартирой. Но голос, на удивление, раздавался не оттуда.
На всякий случай я вооружился ножом. Я все еще не боялся незримого человека, но если он каким-то образом попал в запертую квартиру, он не так-то прост.
Выйдя из комнаты, я пошел на звук. Как раз сейчас в пятнадцатый раз прозвучало:
– Семь!
Звук доносится из маминой спальни!
Я вошел в комнату. Мама всегда спит с ночником. В его красновато-розовом свете я вижу ее в постели. Одну!
Что происходит? Я заглянул под кровать. Потом открыл гардероб. Затем отдернул занавеску. Все эти действия я производил, продолжая по инерции мысленно считать.
…Шестьдесят.
– Семь! – произнесла мама не своим голосом.
Я встал над ней. Этого не может быть! Выжидая еще одну минуту, я пытался унять дрожь.
– Семь!
– Мам! – крикнул я. Она не пошевелилась. Я начал ее тормошить, а затем включил свет.
Мама открыла глаза.
– Что такое, сынок?
– Мама, ты говоришь во сне. Ты знала? Ты повторяешь слово «семь». Это что-то значит для тебя?
– Семь? Не знаю. – Мама потерла глаза. – Семь смертных грехов?
– Ты «Семь» на ночь смотрела, что ли?
– А что это?
– Фильм с Брэдом Питтом. Очень старый. Ему лет шестьдесят, если не больше.
– Не знаю такого. Знаешь, что? – Мама села, свесив ноги с кровати. – Давай обсудим этот фильм за горячим молоком с медом. А то я не усну. Ты согласен?
– Что ты сказала? – тревога, едва покинувшая мою грудь, начала триумфально возвращаться. Она трубила в фанфары и дудела в рожок.
– Я говорю, – начала повторять мама жутким голосом, похожим на тот, которым она разговаривала во сне, – ты согласен своей матери принести горячего молока с медом? Или тебе плевать на свою мать?! Скажи: да или нет?!
– Мама…
– Ты принесешь матери молока?!
Я пятился к двери. Это существо медленно поднималось с кровати, уставившись на меня немигающим взором.
– Скажи: да! Соглашайся со своей матерью!