Ян не звонил ей тоже. Ни разу за весь день и вечер. Это было так непривычно. Но всё же так понятно. И так неприятно. Но он ведь знал, что ей плохо. Ушёл, оставляя её в таком состоянии, и даже не поинтересовался о её самочувствии.
Она не решилась позвонить ему, но легко смогла позвонить другому человеку. Она сделала это после того, как её тихая истерика закончилась. Она не ревела и не плакала, но тихо глубоко в душе лила горькие слёзы, после того как он ушёл; после того, как она увидела его в гардеробной…
Она столько всего слышала от родителей… Столько всего… Что ей не составило огромного труда представить всё то, что он пережил и что с ним делали… Это так страшно… Всё должно было встать на свои места, но не встало.
- …чтобы ты никогда больше не появлялся в моей жизни! Я никогда не хочу тебя больше видеть! И ты больше подонок чем он, потому что от тебя этого не ожидаешь, а он никогда не прикидывался мягким плюшевым мишкой, как ты! – злобно выговорилась она и положила трубку.
Не слышала, отвечал ли он ей и была уверена, что больше он не появится в её жизни.
Она не пыталась себя занять чем-нибудь.
Она думала. Ждала. Смотрела на часы. Ждала. Поглядывала на телефон. Но он молчал.
Было совсем поздно, но его всё ещё не было. И уже не верилось, что он придёт домой ночевать. Можно позвонить Селесте… И выглядеть полной дурой справляясь о местонахождении собственного мужа у его же секретарши. Эва категорически отказалась от этой идеи, несмотря на то, что считала Селесту своей подругой.
Дождь лил целый день, поэтому ей даже в голову не пришло развлечь себя поездкой по городу. Она открыла двери на террасу и устроилась в гостиной. Включила телевизор, но так тихо, что звук едва перекрывал шум падающей с неба воды. Она не включала свет, он почему-то ей мешал. В доме стало прохладно. Влажный воздух, загоняемый ветром, быстро заполнил помещение и Эва завернулась в плед. Совсем стемнело и она укрепилась в уверенности, что домой он не вернётся. Он так и не позвонил. А у неё не хватало сил нажать пару кнопочек на телефоне, и язык не поворачивался сказать ему пару слов.
И она беспокоилась. Она просто беспокоилась. Это чувство сейчас перекрыло все остальные всплески в её сознании. Потому что с ним тоже что-то могло случиться. Он так же как и она мог попасть аварию. Да что угодно! В жизни столько неприятностей, которые может поймать каждый из нас. А она не имела ни малейшего представления, где он и что с ним.
Он заставлял переживать её несколько стадий. И не оставляло чувство, что он делал это сознательно. Сначала она сожалела о своих словах и не находила себе места. Переваривала всё и переживала заново. Потом её начали бесить его пренебрежение и наплевательское отношение, проявляющиеся в отсутствии телефонных звонков и любой информации о нём. Потом прошло и это. Осталось только голое беспокойство. Ничем не прикрытое беспокойство о нём. И уже не важно, где он был, и где провёл полночи, а может быть и не важно с кем, только бы он вернулся домой живой и здоровый. Но при всём при этом, она так и не решилась сама ему позвонить.
Была уже поздняя ночь. И наверное скоро утро, но она так и не ложилась. Не поднималась в спальню. Не могла. Сидела на диване, завернувшись в плед. На том самом диване, где накануне они занимались… Сексом? Любовью? Конечно, любовью… Он всегда так говорил. И любил её… Нежно и трепетно заботился о ней во время их близости, превращая это в нечто особенное. Совсем личное… Совсем интимное… Совсем… Его «совсем» не знало границ…
«Ты же художница, давай испробуем твою фантазию…», - говорил он, когда они перебрались в спальню.
И они испробовали. Он пробовал. Её. Как и обещал. Он ласкал её, целовал её, а она ассоциировала его прикосновения с цветом. Алые – жгучие; пурпурные – насыщенные; розовые – лёгкие. Они были разные. Их было так много.
И это была цветная ночь…
И она говорила.
Боже, она научилась говорить во время секса!
Он её научил. Говорить. И даже смеяться. Улыбаться.
Она улыбалась. Всегда млела после этого с улыбкой на губах.
А теперь она сидела на этом диване в компании телевизора. И не могла лечь спать. Не хотела подниматься в спальню, хотя глаза уже закрывались. Продолжала сидеть здесь, будто там, в той огромной кровати, её ждало чудовище.
И оно, там было. Ждало её. И имя ему Одиночество.
Теперь стало не так важно, почему он оставил её и вернулся. Сейчас это перестало быть проблемой. И не это есть их проблема. Проблема была в том, что она никак не хотела отступить от себя. Цеплялась за любую возможность, чтобы этого не сделать. Цеплялась за его предательство. И съедала сама себя…
Она заснула под утро. Так и осталась в гостиной, постепенно провалившись в сон под тихий и монотонный гул телевизора.
Проснулась в ужасном состоянии. Голова болела, нос заложило, в горле невозможно першило. Поспала в гостиной…
Она позвонила своему доктору и справилась, что ей теперь делать и как лечиться. Получив несколько советов, она воспользовалась пока только одним: развела себе чай с мёдом. Много чаю. Самую большую кружку, которая была в доме. И снова вернулась на диван, предварительно сомкнув стеклянные перегородки выходящих на террасу дверей.
Кружка с горячим чаем нашла своё место на столике рядом с диваном. Слишком он был горяч.
- Кажется, моя маленькая, мы с тобой заболели, - она положила руки на живот. – Но мы полечимся… Наша добрый доктор дала мне кучу советов. Мы испробуем их все. Потом.
После чая стало немного лучше. Утренняя тяжесть прошла. Клонило в сон и она не стала сопротивляться. Так и прошёл её день.
А телефон всё молчал.
Теперь у неё тем более не было желания набирать его номер, потому что смысла в телефонном разговоре не было и вовсе. Но, что ожидать от личной встречи, она вообще не представляла. Он не оставил ей такой возможности, проявив полное равнодушие, после тех памятных слов.
Да, он позаботился о ней: поправил подушку, укрыл, поинтересовался самочувствием и принёс лёд. Но это было сделано не так, как обычно и всегда. Совсем не так…
Когда он пришёл, она занервничала. Хотя, казалось, была абсолютно спокойна. И была она спокойна не потому, что не волновалась или была в чём-то уверена. Просто за всё это время, которое провела в одиночестве, она переварила все свои эмоции. Не осталось ничего, над чем бы она не подумала. Но услышав его, она заволновалась.
Застала его на кухне. Он снимал пиджак. И слышал её шаги, но не обернулся. А она подошла к нему, но сразу отпрянула. От него несло алкоголем. Но не это её оттолкнуло. Не алкоголь её беспокоил и заставил отпрянуть, а запах женских духов. Стойкий и противный до тошноты.
- Где ты был? – естественно, первый вопрос, который она задала.
Он глянул на неё, но не ответил сразу. Налил коньяк.
- Тебя это так волнует? – издевательски.
Она опешила от его пренебрежительного тона.
- Господи… как мерзко, - с отвращением проговорила она, - ты вернулся непонятно откуда… весь пропахший дешёвыми духами… - не хватало слов, чтобы выразить омерзение, что накатило на неё.
- Почему же, - спокойно сказал он и развернулся к ней. Встал облокотившись на кухонный шкаф. – Это очень дорогие духи. Но ты права, пахнут они отвратительно. Мне не нравится. Я привык к другим.
Не нужно было слов, лицо её говорило само за себя. Поэтому Ян шагнул к барной стойке и положил руку на полозья с бокалами.
- Нет. Не надо. Это мы уже проходили. Не нужно бить посуду, - так же равнодушно.
Она шагнула назад. Просто потому что рядом с ним было физически неприятно находиться. Такой он её убивал. Перед ней снова был тот Ян: холодный, расчётливый равнодушный и циничный. Она не чувствовала ни капельки душевного тепла, какое было накануне утром до их разговора. Сейчас в нём вообще этого не было. Настолько ошеломительно было это различие.
Он долго на неё смотрел, потом вытащил из кармана брюк связку ключей. Подержал их навесу и кинул на стол. Они резко звякнули. Она перевела взгляд с Яна на ключи, и обратно.