Вся эта возня была лишена смысла. Когда эти аппараты окончательно выйдут из строя, мы по-прежнему сможем пользоваться маленькими бескрылыми корабликами, кажущимися невесомыми на своих кривых ножках и взмывающими ввысь в языках синего пламени.
Удачная мысль - ядерные ракеты на местном топливе! Только надолго ли их хватит? Исчерпается запас радионуклидов, и они навечно прирастут к поверхности. Что потом? Ответа не знал никто.
За три года я трижды пользовался спускаемыми аппаратами. Сначала прибыл сюда, потом летал в служебную командировку на Феб - производил аварийные ремонтные работы на станции «Кольцо».
Вот где красота! Впечатление, будто паришь на ковре-самолете на высоте тридцати тысяч километров, смотришь вниз на сумасшедшее скопление облаков, затянувших Сатурн, и трясешься от страха: как бы не свалиться…
Ожидался еще один, последний полет. Я выпорхнул бы из оранжевого облачного бульона, в котором стынет Титан, пронзил темно-фиолетовое небо, устремился к звездам. На полпути меня бы перехватил «Орбет», чтобы перенести домой. Но…
В Аланхолде я оставил вездеход подзаряжаться в ангаре. Покидая воздушный шлюз, я всегда смотрю вверх, чтобы успеть полюбоваться, как пропадает под потолком синий огонь. Это догорает выпущенный из кабины воздух.
Перед ангаром какой-то человек поднимал на флагштоке новехонькое ооновское знамя - кусок тонкого полимера, колеблемый ветром. Иногда знамя распрямлялось, и на нем можно было разглядеть контуры земных континентов. Лучше бы не мешкая придумать новый флаг…
Сверху падали редкие снежинки - огромные белые хлопья, заметно уменьшавшиеся при подлете к земле. Помимо желания мы выбрасываем в здешнюю атмосферу много отработанного тепла, поэтому ни одна снежинка не долетает до поверхности в первозданном виде.
Я отвернулся от флага. Почему-то вспомнился один давний пикник. Городской парк, лето, синее небо с небольшими белыми облачками, вокруг бегают ребятишки, восторженно вопя. Мы сидим на одеяле и хрустим картофельными чипсами «Раффлз», макая их в густой соус. Отец разливает пиво в стаканчики, от пива меня тянет в сон…
Отец погиб в автокатастрофе еще в двадцатых годах. О катастрофе раструбили в новостях: вместе с отцом на новейшей автостраде шоссе с автоматическим управлением погибло около тридцати человек, и Конгресс был вынужден зарубить весь проект.
Мать? Не знаю. Они с Лайзой никогда не ладили…
Я вошел в шлюз базы.
Переодевшись у себя в «чулане» - он даже не заслуживал названия «комната», потому что там нельзя было выпрямиться в полный рост, - я отправился в кафетерий. Я шел по коридорам мимо безмолвных людей, опуская или отводя глаза. Мужчины и женщины, встречавшиеся на пути, поступали так же. Пыльные столы были заброшены, стулья раскиданы в беспорядке.
Я взял из холодильника две кукурузные лепешки «тако» (во что превратится жизнь, когда иссякнут и они - а они обязательно иссякнут вслед за канувшей в небытие сетью закусочных «Тако Белл»?). Затем - два пакетика фруктовых напитков «Хай-Си», тоже реликт. Поставил все это на поднос и побрел в общую гостиную. Там было больше народу: люди сидели перед телевизором и смотрели последние новости.
На экране красовался кусочек нашей родной планеты, укрытый пепельно-серыми облаками, озаренными изнутри каким-то синеватым заревом. У меня на глазах в облачной гуще началось синее перемигивание, потом рассыпался сноп искр. Молния!
Я присел рядом с Роном Смитфилдом, съехавшим с кресла на зеленый ковер. Зеленый цвет вызывает в памяти траву. Учебники психологии утверждают, что вдали от дома зеленый цвет дарит ощущение комфорта.
– Ты пропустил Дарелла, - сказал мне Рон. - Дождись второго показа.
Облака уже заняли весь экран. Серая масса зловеще надвигалась на зрителей. Появились желто-зеленые строчки пояснительного текста. Цифры свидетельствовали о торможении спутника, ведущего съемку.
– Какие оправдания он придумает на этот раз?
Родриго Дарелл был министром космических исследований во второй администрации президента Джолсон. Вместе с заместителем министра, отвечавшим за изучение межзвездного пространства, они незадолго до отправки команды на перехват астероида устроили инспекционный полет на лунную базу и захватили с собой семьи…
Знала ли о надвигающейся катастрофе президент Джолсон? Что заставило ее выполнять обязанности до самого конца - отвага или неведение? Где она ждала развязки вместе с детьми - в Белом Доме или в старом бомбоубежище в Вирджинии? Лунная база упорно пыталась связаться с бункером Объединенной системы противовоздушной и противокосмической обороны во чреве гранитной скалы, но безрезультатно. Видимо, удар пришелся и по горе Шайенн.
– Персонал меркурианской базы мертв, - сообщил Рон со вздохом.
С приближением пепельных туч изображение на экране становилось все темнее. Обшивка спутника отливала розовым, это зарево стало заметно на экране.
– Я думал, им хватит воздуха еще на несколько недель, - отозвался я.
Он кивнул и продолжил:
– Хватило бы. Но, видимо, они поняли, что ждать «Оберт» бы пришлось еще, как минимум, пять месяцев, вот и устроили голосование. Врач сделал всем инъекции, сообщил по радио о коллективном решении и покончил с собой.
Изображение на экране сменилось разноцветными помехами, потом технической табличкой.
– Даррел говорит, что нас будут переправлять домой по очереди. Сначала Венера, потом Троянцы, Каллисто, Марс. Мы - последние.
Домой! Я представил, как превращаюсь в старца, наблюдая с безжизненной Луны мертвую Землю.
Рон снова кивнул. На экране появился человек, ученый с головы до ног, он о чем-то заговорил, но я встал и ушел, чтобы не слушать, как он оправдывается. В прошлый раз он предупреждал, что до спуска людей на Землю пройдет не меньше года. А людям обязательно надо там побывать, чтобы знать, что там сохранилось и с чем придется иметь дело.
Со временем год превратится в два, а то и больше.
Мне ничего не оставалось, кроме как наведаться в душ, а потом отправиться на боковую, чтобы, выспавшись, с утра снова приступить к работе. Я взял из своего шкафчика полотенце и шампунь, стянул комбинезон, повесил его на крючок и встал под душ в дальнем углу. На меня хлынула горячая вода. Мне казалось, что мне делают массаж горячие человеческие руки, и я поежился, хотя надо бы было расслабиться.
Что на Титане никогда не иссякнет, так это горячая вода. Тут достаточно льда - топлива для ядерных реакторов.
Внезапно я увидел человеческую фигуру. Комбинезон - на крючок рядом с моим, полотенце - на руку, решительные шаги в мою сторону.
– Ходжа! - раздался женский голос. Она стояла неподвижно, глядя на меня большими карими глазами.
Наверное, я должен был пригласить ее под свой душ. Но я застыл, пораженный зрелищем женской наготы.
– Привет, Дженна.
Она еще несколько секунд смотрела на меня, потом опустила глаза и включила соседний душ. Меня окатило раскаленным паром. Плитка под ногами стала скользкой, и я чуть не шлепнулся.
Я любовался этой красивой стройной женщиной с черными волосами, длинными и волнистыми. Она медленно поворачивалась, жмурясь от сильных колючих струй. Вода бежала по ее плечам, груди, животу, дальше вниз.
Немного погодя она снова взглянула на меня, заложила руки за голову, выгнула спину, демонстрируя красную точку - имплантант-стерилизатор.
– Раньше тебя это интересовало, Ходжа.
Когда-то интересовало. Мы с Лайзой обсудили эту проблему и пришли к согласию: четыре года - немалый срок; когда он истечет, мы все друг другу расскажем и простим то, что подлежит прощению.
– Это было раньше, - сказал я, пожимая плечами. Она окинула меня странным взглядом, потом кивнула, выключила душ и ушла.