Мы с Эваном познакомились, когда в детстве попали в одну хоккейную команду. Мой отец не знал, чем меня занять, и отчаянно пытался отвлечь от всего, что творилось в нашей жизни. К счастью для него, мы с Эваном быстро сдружились, благодаря взаимным подколкам.
Я усмехаюсь при этой мысли. Не то чтобы отец это заметил.
Сначала Эван был просто напарником по команде, но очень быстро стал кем-то вроде брата. Клянусь, сейчас я провожу в его доме больше времени, чем в своем собственном.
Я смотрю на лучшего друга. Он ерзает на стуле, его взгляд перескакивает с двери на еду. Туда и обратно, как чертово йо-йо. Эван игнорирует разговоры парней вокруг нас, его брови слегка нахмурены. Он не может усидеть на месте.
Из-за беспокойства о сестре.
Он привязался к Рен с того самого момента, как она впервые появилась у него дома — истощенная девочка с сальными темными волосами и широко раскрытыми карими глазами, которые немигающе смотрели на нас. На нас, потому что я тоже был там, как всегда прятался у него дома, чтобы избежать возвращения в свой… По крайней мере, до ее появления. В те недели или месяцы, что она проводила там, я держался в стороне.
Не то чтобы мне не были рады. Я по-прежнему постоянно виделся с Эваном, тусовался с ним днем, оставался на ужин. Но его родители могли выдержать трех подростков лишь до определенного предела, и чаще всего именно я превращал все в полный бардак.
Эван зря беспокоится.
Если этой девчонке приходится выбирать между сном и едой, в девяти случаях из десяти она выбирает первое. Как будто она не спит, когда находится у отца, по причинам, которые я могу только предположить. Вдобавок в последнее время она похудела еще больше. Но в системе есть механизмы контроля такого рода вещей. Если бы что-то происходило… я имею в виду, она может сидеть на какой-то диете, пытаясь подражать популярным девушкам. У нее есть социальный работник, который следит за ней. Если что-то действительно не так — снова — ее заберут оттуда.
Я щелкаю пальцами у него перед носом.
— Прекрати, чувак. С ней все в порядке.
Он проводит рукой по лицу, и его внимание переключается на поднос.
— Ага.
Я бросаю на него взгляд, ясно дающий понять, что не куплюсь на его бред, и он морщится.
Родители Эвана — мягкие люди. Наверное, одни из лучших, кого я когда-либо встречал. Рен была не первым их приемным ребенком, но она стала первой, кто вписался в их семью так естественно, как будто так и должно было быть. Между ними сразу что-то щелкнуло.
И я ненавидел это. Ненавидел, что у моего лучшего друга вдруг появился кто-то, кто отвлекал его от игры с нами. Кто-то, кто таскался за ним на баскетбольную площадку или неуклюже катался на фигурных коньках, пока мы отрабатывали броски на местной хоккейной арене.
Однако, чем больше я узнавал ее, и чем дольше она оставалась с семьей Эвана... тем труднее было продолжать ее ненавидеть. Приходилось прилагать усилия. Помогало то, что я мог переключиться на хоккей. Он отвлекал меня, давал выход моей злости. Но она постоянно цепляет меня своими колкостями, а я в ответ нажимаю на ее кнопки.
Иногда это даже весело.
Гул в столовой усиливается. Словно прилив, надвигающийся на наш столик, шум становится таким сильным, что волосы на затылке встают дыбом.
— Черт, — бормочет Эван, глядя на сообщение, а потом резко встает из-за стола. — Похоже, копы устроили обыск на наркотики — и, судя по всему, что-то нашли.
— Сядь, — приказываю я. — У нас все в порядке.
Он опускается обратно и хмурится. Эван и не подумал бы прикоснуться к этой дряни, да и я тоже. Тренер спустил бы шкуру со всей команды, если бы поймал кого-то из нас на употреблении наркотиков. Даже таких безобидных, как травка.
Это просто не стоит того публичного унижения, которое он устроил бы нам.
В результате с тех пор, как я присоединился к команде в первый год учебы, я вел себя образцово. Как только понял, что у меня есть тренер, способный вывести мои навыки на новый уровень, я отдал хоккею все, что у меня было. Я видел в нем билет из воронки, в которую отец собирался меня затолкать — навязанный путь в корпоративный мир.
Но на кону у меня больше, чем у большинства моих товарищей по команде. НХЛ проявляет ко мне реальный интерес. Скауты постоянно приходят на игры. Ходят слухи, что меня могут выбрать на драфте в июне. Подписав контракт с профессиональной командой, я обеспечу себе будущее.
Это все, что мне нужно.
И все, что меня волнует.
Все остальное — моя домашняя жизнь, семейные отношения, «настоящая работа», как говорит отец, — отходит на второй план. Когда я на льду, больше ничего не имеет значения.
Делать что-то, что поставит это под угрозу, было бы смешно.
— Они идут сюда, — говорит Эван себе под нос. — Мне это не нравится, чувак. Что, если...
— Стоун Фостер.
В комнате воцаряется тишина, за исключением приближающихся шагов.
По спине пробегает холод.
Я оборачиваюсь и вижу двух офицеров, уверенно направляющихся к нам, во главе с заметно нервничающим директором.
— Пойдем со мной, Стоун, — говорит директор. — Сейчас, пожалуйста.
Я сужаю на нее глаза, но все равно поднимаюсь. У меня нет привычки ослушиваться приказов, особенно когда за этим наблюдает вся школа.
Как только я встаю, один из офицеров подлетает ко мне. Он хватает меня за предплечье, сжимая бицепс так, словно я собираюсь сбежать, и практически тащит меня за собой из столовой. Как будто я ничем не лучше никчемного наркоторговца. Преступник.
Они не могли ничего найти. Ни в моем грузовике, ни в шкафчике.
— Офицер… — Директор Хоуи делает паузу. — Нам нужно позвонить его отцу.
Забавно, потому что я уже собирался использовать его как свою единственную защиту. Слова «Вы что, не в курсе, кто мой отец?» почти сорвались с моих губ. Я поднимаю подбородок, хотя кожа с каждой секундой горит все сильнее. В коридоре чертова толпа людей, и все они пялятся на меня.
На сцену, которую устраивают офицеры.
Но хуже всего то, что мой отец узнает об этом.
Они заводят меня в кабинет директора и силой усаживают на стул. Я выдыхаю, пытаясь подавить раздражение и скрыть внезапное беспокойство. Потому что это все выглядит серьезно. Директор кидает на них укоризненный взгляд. Это ничто по сравнению с тем, как посмотрит на меня отец, прежде чем обрушит на копов тонны юридического дерьма.